Роджер Желязны - Знак Единорога. Рука Оберона

Я прошел через мраморный тронный зал и по темному узкому коридору, что лежал за ним. Кивнул стражнику и подошел к двери. Затем — на площадку, через нее и вниз. Бесконечная спиральная лестница, что вела в недра Колвира. Ну, пошли. Череда огней. За ними — тьма.

Казалось, что равновесие нарушилось где-то по пути и что уже не я действую, а воздействуют на меня, вынуждают двигаться, отвечать. Пасут. И каждое движение порождает следующее. Где все это началось? Может быть, это тянулось годами, а осознавать я начал только сейчас. Наверное, все мы — жертвы, на тот фасон и манер, коих никто из нас не осознает. Великая пища для воспаленного разума. Зигмунд, где ты? Я хотел быть королем — все еще хотел — больше, чем чего-то еще. И все же чем больше я узнавал и чем больше размышлял над тем, что узнавал, тем больше все мои ходы казались равнозначными ходу Янтарной пешки на е4. Затем я сообразил, что это чувство, разрастаясь, уже присутствовало некоторое время, и мне оно пришлось вовсе не по нраву. Но ничто, что когда-либо жило, не обходилось без свершения неких ошибок, утешал я сам себя. Если мое чувство отражает действительность, то при каждом звяканье колокольчика мои личный академик Павлов будет подходить все ближе к моим клыкам. [9] Павлов Иван Петрович (1849–1936) — известный физиолог, нобелевский лауреат 1904 г. в области медицины. С помощью разработанного им метода изучения условных рефлексов установил, что в основе психической деятельности лежат физиологические процессы в коре головного мозга. Скоро, теперь скоро — и я чувствовал, что это будет скоро, — я увижу, как он подойдет очень близко. И тогда он — мой, и посмотрим, уйдет ли он целым и невредимым и посмеет ли подойти еще хоть раз.

Поворот, поворот, вокруг и вниз, свет здесь, свет там, эти мои мысли — словно нить на шпульку, — сматывающиеся или разматывающиеся — трудно сказать наверняка. Ниже меня — скрежет металла по камню. Ножны стражника, встающий стражник. Рябь света от поднятой лампы.

— Лорд Корвин…

— Джеми.

Внизу я взял с полки лампу. Разжег в ней огонь, повернулся и направился к туннелю, расталкивая тьму перед собой: лампа качнулась — шаг, качнулась — еще один…

Чуть погодя — в туннель, и так по нему, считая боковые проходы. Мне был нужен седьмой. Эхо и тени. Плесень и пыль.

Затем в переход. Там повернуть. Не слишком далеко.

И наконец, эта огромная, темная, обитая металлом дверь. Я отпер ее и мощно толкнул. Она скрипнула, засопротивлялась, в конце концов подалась внутрь.

Внутри я поставил лампу на пол, рядом по правую руку. Больше в ней нужды не было, так как Образ давал достаточно света для того, что мне предстояло сделать.

Мгновение я разглядывал Образ — сияющую массу изогнутых линий, что обманывали глаз, когда тот пытался проследить их, — громадный, врезанный в скользкую черноту пола. Он дал мне власть над Тенью, он восстановил большую часть моей памяти. Он же в один миг уничтожит меня, если я собьюсь с шага. Тем не менее та благодарность, которую будила во мне такая перспектива, не была связана со страхом. И эта великолепная, таинственная древняя семейная ценность находилась именно там, где ей было самое место, — в подвале.

Я отошел в угол, где начинался рисунок. Там я собрался с мыслями, расслабил тело и поставил левую ногу на Образ. Затем без паузы шагнул вперед и почувствовал, как возник поток. Голубые искры очертили носки моих сапог. Еще один шаг. На этот раз раздался легкий треск, и началось сопротивление. Я одолел первую кривую, стараясь поторапливаться, желая достичь Первой Вуали как можно быстрее. К тому времени, когда я сделал это, волосы у меня шевелились, а искры стали ярче, длиннее.

Напряжение усилилось. Каждый шаг требовал большего усилия, чем предыдущий. Треск стал громче, течение мощнее. Мои волосы встали дыбом, я сыпал искрами, как бенгальский огонь. Я не отрывал взгляда от огненных линий и не прекращал проталкиваться.

Давление вдруг ослабло. Я пошатнулся, но продолжал двигаться. Я пробился через Первую Вуаль и испытал чувство гордости от сделанного. Я вспомнил последний раз, когда шел этим путем в Ратн-Я, городе под морем. С маневра, который я только что завершил, началось возвращение воспоминаний. Да. Я пробивался вперед, и искры разбухли, а потоки взвихрились снова, вызвав покалывание кожи.

Вторая Вуаль… вираж… Казалось, перенапряжение, охватывающее все твое существо целиком, трансформировалось в чистую Волю. Погоняющее, безжалостное чувство. На данный миг преодоление Образа оставалось единственной целью в мире, что для меня чего-то значила. Здесь на Образе я был всегда, сражаясь, никогда не отступая, я буду там всегда, состязаясь, моя воля — против лабиринта могущества. Время исчезло. Оставалось только напряжение.

Искры добирались мне до пояса. Я вышел на Великую Кривую и отвоевывал себе путь по ней. При каждом шаге я погибал и возрождался, обгорал в огне созидания, охлаждался холодом предела энтропии. [10] Энтропия — одна из характеристик состояния тела или системы тел; при любом процессе, происходящем в замкнутой системе, и при отсутствии любого процесса энтропия или возрастает (необратимые процессы), или остается постоянной (обратимые процессы).

Вперед и дальше, поворот. Еще три кривые, прямая, пара дуг. Головокружение, чувство увядания и возрождения — словно меня качнуло из бытия и обратно. Поворот за поворотом, за поворотом поворот… Короткая, резкая дуга… Линия, что вела к Последней Вуали… Представляю, как задыхаюсь и обливаюсь потом к этому мгновению. Нет, не представить. Я еле передвигал ноги. Искры добрались до плеч. Они впивались мне в глаза, и, моргая, я потерял из виду сам Образ. Внутрь, наружу, внутрь, наружу… Так это было. Я протолкнул правую ногу вперед, узнав, должно быть, как чувствовал себя Бенедикт, угодив ногами в силки черной травы. Как раз перед тем, как я приложил ему по черепу. Я чувствовал, что меня избили кистенем — всего. Левая нога, вперед… Так медленно, что трудно было удостовериться, сдвинулась ли она на самом деле. Руки мои были синим пламенем, ноги — столбами огня. Еще один шаг. Еще один. И еще.

Я чувствовал себя медленно оживающей статуей, тающим снеговиком, прогибающейся перекладиной… Еще два… Три… Движения мои — движения ледника, но я, который направлял их, обладал целой вечностью и блистательной непоколебимостью воли, чтобы осознать…

Я прошел сквозь Вуаль. Последовала короткая дуга. Три шага по ней вели во тьму и покой. Они были хуже всех.

У Сизифа перерыв на кофе! [11] Сизиф — персонаж классической греческой мифологии, замеченный в жульничестве; он был ввергнут в Тартар, где был обязан вкатывать на вершину холма огромный камень, недалеко от вершины камень выскальзывал из его рук и катился вниз. — это была моя первая мысль, как только я покинул светящиеся пути Образа. Я опять это сделал! — это вторая. И — Никогда больше! — третья.