Роджер Желязны - Знак Единорога. Рука Оберона

Я пробурчал непристойность и опустил руку. Затем повернулся, медленно, в поисках любого возможного источника света. Что-то, напоминающее ветвь коралла, слабо светилось на полке напротив, и бледная линия света исходила из-под нижней кромки закрытой двери. Я оставил лампу и пересек комнату.

Тихо, как мог, открыл дверь. Комната, куда она вела, оказалась пустой маленькой гостиной без окон, слабо освещенной тлеющими углями в очаге в стенной нише. Каменные стены комнаты аркой смыкались надо мной. Очаг, возможно, был естественной нишей в стене по левую руку. Громадная бронированная дверь блестела напротив; большой ключ полуповернут в замке.

Я вошел, взяв свечу с ближайшего стола, и двинулся к очагу, чтобы зажечь ее. Но когда я опустился на колено и стал искать среди углей язычок пламени, то услышал негромкие шаги где-то у двери.

Повернувшись, я увидел за порогом его. Около пяти футов ростом, горбатый. Его волосы и борода были еще длиннее, чем я помнил. Дваркин был одет в ночную сорочку, доходящую до щиколоток. Он нес масляную лампу, темные глаза его всматривались сквозь копоть ее колпака.

— Оберон, — сказал Дваркин, — ну, что, пришло время?

— Какое еще время? — спросил я негромко.

Он ухмыльнулся.

— Какое же еще? Время разрушить мир, конечно!

Я старался держать лицо подальше от света и говорить тихо.

— Не совсем, — сказал я. — Не совсем.

Дваркин вздохнул.

— Тебя не удается убедить.

Он посмотрел куда-то вдаль и, по-птичьи склонив голову набок, уставился на меня.

— Почему ты хочешь все испортить? — сказал он.

— Я ничего не испортил.

Дваркин опустил лампу. Я вновь отвернулся, но в конце концов он заполучил отличный обзор моей физиономии. Дваркин рассмеялся.

— Забавно. Забавно, забавно, забавно, — сказал он. — Ты пришел в облике юного лорда Корвина, думая поколебать меня семейной сентиментальностью. Почему ты не выбрал Брэнда или Блейса? Клариссин выводок всегда служил нам куда лучше.

Я пожал плечами и встал.

— И да, и нет, — сказал я, решив кормить Дваркина двусмысленностями до тех пор, пока он будет принимать их и отвечать. Могло получиться что-нибудь полезное, и, похоже, это был лучший способ поддерживать его в хорошем настроении.

— А ты сам? — продолжал я. — Чей лик нацепишь ты?

— Что ж, чтобы добиться твоего расположения, я стану под стать тебе, — сказал он и захохотал.

Дваркин запрокинул голову, и, пока его смех гремел вокруг, на него сошло изменение. Он будто стал выше ростом, а лицо разгладилось, как парус в крутой бейдевинд. Горб на спине опал, как только Дваркин выпрямился и стал выше. Черты лица перекроились, борода потемнела. Стало ясно, что Дваркин каким-то образом перераспределил ткани тела, поскольку ночная рубашка, которая доходила ему до лодыжек, сейчас колыхалась на полпути вверх по голеням. Дышал он глубоко, а плечи его раздались. Руки удлинились, обвисшее брюхо втянулось, появилась талия. Дваркин добрался мне до плеча, затем — выше. Он взглянул мне в глаза. Одежда уже едва закрывала колени. Горб совершенно рассосался. Лицо последний раз дернулось, черты установились, успокоились. Смех упал до хмыканья, прекращаясь в завершающей самодовольной ухмылке.

Я смотрел на чуть более худощавый вариант самого себя.

— Удовлетворен? — поинтересовался Дваркин.

— Не так уж плохо, — сказал я. — Подожди, подброшу пару поленьев в огонь.

— Сейчас помогу.

— Да нет, все нормально.

Я достал дрова из ящика у очага. Любая оттяжка времени чем-то да поможет, чтобы оценить его ответную реакцию на осмотр моей персоны. Пока я работал, Дваркин прошел через комнату к креслу и уселся. Когда я взглянул на него, то увидел, что он смотрит не на меня, а уставился в пляшущие тени, отбрасываемые свечой. Я возился с огнем, надеясь, что Дваркин скажет что-нибудь — что угодно. Чуть спустя он так и сделал.

— Что бы ни случилось с великим дизайном? — спросил он.

Я не знал, говорит Дваркин об Образе или о каком-то глобальном плане Папы, в который был посвящен. Так что:

— Спроси что-нибудь полегче, — сказал я.

Дваркин опять хмыкнул.

— Почему — нет? Ты изменил свое решение — вот как, — сказал он.

— Парад на маскарад… и что на что я разменял?

— Не насмехайся надо мной. Даже у тебя нет права насмехаться надо мной. Меньше всего у тебя.

Я поднялся на ноги.

— И не думаю насмехаться, — сказал я.

Я прошел через комнату к другому креслу и перетащил его поближе к огню, напротив Дваркина. Уселся.

— Как ты узнал меня? — спросил я.

— Место моего пребывания вряд ли известно широко.

— Это точно.

— Многие в Янтаре считают меня мертвым?

— Да, а прочие полагают, что ты путешествуешь в Тени.

— Понятно.

— Как ты себя… чувствуешь?

Дваркин подарил мне злобную ухмылку.

— Ты имеешь в виду, остался ли я сумасшедшим?

— Ты формулируешь более резко, чем мне хотелось бы.

— То исчезает, то усиливается, — сказал он. — Накатит, схлынет. В данный момент я — почти я… почти, я сказал. Потрясен твоим визитом, наверное… Что-то разрушилось у меня в голове. Ты знаешь это. Но иначе и быть не может. И это ты тоже знаешь.

— Можно предположить, что знаю, — сказал я. — Почему бы тебе не рассказать мне все с самого начала? Разговор может дать тебе облегчение, а мне — то, что я упустил. Расскажи.

Еще один смешок.

— Все, что пожелаешь. Чего изволите? Мое бегство из Хаоса до этого нежданного островка в океане ночи? Мои размышления над пропастью? Обнаружение Образа в драгоценном камне, висящем на шее Единорога? Претворение дизайна молниями, кровью и лирой, пока бушевали в гневе наши отцы — слишком поздно явившиеся звать меня обратно, — пока поэма огня струилась тем изначальным путем в моем разуме, заражая меня желанием созидать? Слишком поздно! Слишком поздно… Одержимый отвращением, что рождено болезнью, которую отцам не под силу излечить, я все спланировал и построил, я, порабощенный моей новой сущностью. Этот рассказ ты хочешь услышать вновь? Или лучше рассказать, как исцелить Образ?

У меня голова пошла кругом от многозначительностей, которые Дваркин рассыпал пригоршнями. Я не мог сказать, говорил он буквально или метафорически или просто делился параноическими иллюзиями, но то, что я хотел услышать, то, что мне нужно услышать, было ближе к сути интересующих меня на данный момент вопросов. И вот, разглядывая смутный облик самого себя, из которого исторгался этот древний голос:

— Расскажи мне, как исцелить Образ, — сказал я.

Дваркин свел вместе кончики пальцев и заговорил сквозь них.