Роман Алёшин - Чему быть, того не миновать

— Ах, все бы в этом шалаше умели делать такие изящные комплименты, как вы, юноша, — девушка улыбнулась в ответ, быть может даже искренне и прислонилась спиной к перилам, глядя на собеседника.

— Все цветы без сомненья прекрасны, но у каждого из нас свой вкус. Мой вкус таков, что в своем саду я предпочитаю видеть лишь розы.

— Вы знаете язык цветов? Впервые вижу северянина, интересующегося этим.

— Извольте, но я не северянин, Астэриос средиземное королевство.

— Для нас Дашарцев все север, что за пределами северной границы Кахада. Скажите, я угадала, — вы интересуетесь цветами и притом вы рыцарь?

— Вы верно заметили, госпожа, я рыцарь, а посему получил разностороннее воспитание и много чем интересуюсь, в том числе и природой.

— Может вы знаете и легенду о жасмине? — девушка кокетливо хихикнула. — Не обо мне конечно же, о цветке.

— Увы, незнаком, расскажите?

— Расскажу и такому галантному кавалеру, за бесплатно. Существует очень красивая легенда, согласно которой когда-то все цветы были белыми. Однажды появился художник с набором ярких красок и предложил окрасить их в разные цвета, какие они сами для себя выберут. Жасмин был ближе всех к художнику. Он хотел быть золотистого цвета, цвета его любимого солнца. Но художнику не понравилось, что жасмин вызвался прежде розы, королевы цветов, и в наказание он оставил его ждать до самого конца, взявшись за раскрашивание остальных цветов. В результате облюбованная жасмином желто-золотая краска почти вся досталась одуванчикам. Жасмин не стал снова просить художника раскрасить его в желтый цвет, а в ответ на требование вежливо поклониться, прежде чем просить, ответил следующее: «Я предпочитаю сломаться, но не согнуться». Так он и остался белым хрупким жасмином.

— Великолепная история, — Леон задумался и продолжил. — Прошу меня простить, мне нездоровится.

— Если передумаете, вы знаете где менять искать, я могу неплохо согреть вашу постель, — хлопая глазками, ответила девушка, не желая так просто отступать.

— Согреть постель может каждая, а вот сердце, — одна единственная. Доброй вами ночи, Жасмин. — добродушно отозвался Леон.

По пути к хижине он переживал, думая о том не обидел ли он девушку своими словами, не звучали ли они хамовато? Из деревянного домика доносился смех, а сквозь узкие щели струился мягкий свет и манящее тепло.

«Кто же нашел повод для радости в столь горестных вечер?» — подумал Леон, заходя внутрь.

Там он застал Готфрида и солдата форта. Они состязались в армрестлинге и не давали унынию составить им компанию, прогоняя его шутками.

— Ну ты и силен, чахотка, вот так сюрприз! С виду и не скажешь, а на деле бык просто! — хлопнув себя по коленкам сказал крупный юноша, только что проиграв Готфриду.

Беатриче победоносно кружила своего хозяина.

— Если бы я сразу выпячивал всю свою силу, враги бы бежали, лишь завидев меня и я остался без сражения!

У здоровяка через левое плечо был перекинут черный плащ Готфрида.

— По крайней мере в кости тебе еще стоит поучиться играть, — солдат похлопал черный плащ у себя на плече.

— Ты что проиграл свой плащ в кости? — поразился Леон, прекрасно знавший, как в некоторых рыцарских орденах за потерю плаща назначались страшные наказания, вплоть до исключения из ордена.

— Не плащ, а то, что от него осталось! Домой вернемся, новый себе закажу. Как себя чувствуешь, друг мой?

— Голова слегка кружится и в сон клонит, хотя и так без малого проспал почти весь день.

— Ты там снаружи с Жасмин беседовал? — хитро спросил Готфрид.

— Интересная девушка, рассказала мне легенду о цветке, что носит в волосах.

Солдат с остатками плаща Готфрида на плече рассмеялся и снова хлопнув себя по коленям, высказался.

— Она эту байку всем в постели рассказывает, у нее их в запасе как астэров в королевской сокровищнице!

— Балда ты Габран, испортил моему другу всю романтику! Думать же башкой надо, прежде чем говорить, а хотя, чего уж там, на твоей башке только дрова колоть или даже ей! — отчитал Готфрид своего соперника по игре.

— Приму за комплимент, голова у меня крепкая, аж стрелы отскакивают!

— Павших солдат забрали? — поинтересовался Леон и веселье сразу прекратилось. Мужчины враз стали хмурыми и задумчивыми.

— Забрали, не без хлопот вышло… но забрали. Мне пришлось отправиться с новым отрядом, показать это место, будь оно проклято. Руки так и чесались пришибить пару атабов!

— Хлопот? Снова атабы?

— Единорог так и лежал подле Ивельетты и никого не подпускал…

Леон затаил дыхание, предчувствуя дурное.

— Увы, его пришлось убить, из уважения к Ивель его тоже привезли в лагерь. Солдат уже отправили в последний путь на погребальных кострах, пока ты спал. Ивель похоронили по традициям сильвийцев, — в земле подле дерева. Рядом с ней покоится и ее единорог.

— У меня нет слов, чтобы выразить как это ужасно, — вымолвил Леон, отягощенный тем, что только что узнал.

— Иди спать, Леон, завтра на рассвете мы уезжаем.

Леон последовал совету друга, а на рассвете, покинув форт, рыцарь собрал букет полевых цветов и принес на могилу Ивель. Лук альвийки оставили подле вырезанной из дерева глории. Так на языке альвов называли бабочку и этим же словом сильвийцы обозначали свое внутреннее «я», говоря словами людей — душу. Сильвийцы верили, что при смерти их сущность в виде глории покидает тело и отправляется в вечно цветущий сад. «Ушел или ушла в сад» — так говорили альвы об умерших. Как ни странно, но среди людей существовало поверье, что если рядом с домом роженицы замечали бабочку, то считалось, что в ребенке перерождается душа сильвийца. На сильвийских захоронениях и не только там, располагалось множество символов так или иначе изображающих бабочек. На могилу погибшего сильвийца принято ставить вырезанную из подручных материалов бабочку. Самих же альвов хоронили в древесной листве и обязательно в сени дерева. Альвы ни в коем случае не использовали погребальные костры. Среди них это считалось диким варварством и надругательством над телом. Ивель для Леона и Готфрида была никем, они знали ее несколько часов, но Леон не мог отделаться от мысли, что если бы не его затея, то девушка была бы жива, как и шесть других стражей гарнизона. Почтив память павших солдат, друзья отправились в путь. Надо отдать должное знахарю, от его припарок шишка заметно уменьшилась, а длительный сон унес с собой и боль с головокружением.

— Что-то ты совсем плох, лев. Тебе нужно развеяться, остались силы на охоту и баньку?

— Если бы я не знал тебя с детства, то счел бы крайне черствым человеком, ведь думать о таких вещах, после вчерашнего… И все же, я считаю, что ты прав, мне нужно перестать думать об этом. Во тьму Затмения все сомнения и колебания, — жизнь продолжается. Как говорил вождь сильвийцев Гилай: «Отсутствие ответа — тоже ответ». Я считаю, что опыт есть опыт, не важно приносит он счастье или боль. Я буду драться за каждого из вверенных мне людей еще яростнее и защищу их во что бы то ни стало. Память о павших всегда будет со мной, я не забуду их имен и лиц никогда.