Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

Про вещи мне Люциана Береславовна порою расповедывала, дескать, вот сосуд из страны Шемет, которая на самом краю мира стоит. И не просто сосуд, но сотворен он был многие годы тому для магика и потомка великого бога Ра, коий есть солнце. Наполняли оный сосуд маслами особыми и хранили в гробнице, сиречь, в месте, куда мертвого магика положили, поелику верили, что воскреснет тот.

Вернется душа в тело.

А раз так, то и масла ему понадобятся.

Мне-то сие предивно было. Ну вот ежель и вправду возвернется... видела я умертвие медведевое, так ведь оное не про масла думало, если вовсе способное было думать.

Неужто магик тот стародавний стал бы маслами натираться?

С этое страны у Люцианы Береслвовны много всяких вещей было. И камень треугольный, на котором всякие закорючки выбитые были. И лев тот крылатый. И еще кувшин кривобокий. И...

...и внове мысли мои ушли туда, куда им ходить не надобно.

От о нынешних бы делах мне подумать, а не о том, какие некогда магики были за краем мира.

- Вам с мятой? Или душицу предпочитаете?

- М-мята...

Ежель Люциана Береславовна и заприметила мою рассеянность нонешнюю - и положа руку на сердце, не только нонешнюю, а завсегдашнюю - то ни словечка не сказала. Поставила блюдце передо мною с каемочкой золотой. Чашечку.

Чайник взяла.

На ладонь белую поставила.

Подняла, будто любуясь...

- У вас сегодня практикум был... - сказала она, на меня не глядючи. - У Марьяны Ивановны... что делали? Если, конечно, это не великая тайна...

- Не тайна.

Я спину распрямила. Уж больно Люциана Береславовна не любила, когда я горбилася. Одного разу как дала линейкою по хребту... линейка та и поломилася.

- Черноягодень собирали.

- Черноягодень...

Чай из чайничка полился, побежал по парпоровому краю чашечки. Духмяный. Прозрачный. С липою, чуется. Липовый цвет я люблю. Сладость от него приходит, а еще полезный он зело от легочных болезней всяческих, от простуд и немочей. Его и старым запаривать можно, и деткам.

- Помнится, говорила она, что с черноягодня невелика прибыль... кровоостанвливающее зелье будете делать? Конечно, что еще... простенькое заклятье... вы смотрите, Зослава. У Марьяны Ивановны многому научиться можно. Но будьте осторожны. Говорят, она очень с вашей родственницей сдружилась.

От что правда, то правда.

Как ни загляну к целителям, так сидят удвух, воркуют, что голубки престарелые. Одна другой пересказывают, какие такие предивные болезни видывать случалось.

Аль о том, до чего славно жилося в былые времена.

Аль еще, что ноне молодые люди вовсе страх потеряли, не говоря уже о почтении. Прежде-то девка и думать не могла, чтоб своею волею мужа искать... и ведь громко говорили, да не с глухоты своей, а чтоб слышала я да прониклася.

Почтением.

Я слышала, а проникаться не получалося.

- Видите ли, Зослава... - Люциана Береславовна чашечку мою подняла.

На блюдце.

И так, что, пускай и до краев оная чашечка налита была, а ни капелюшечки не расплескалася. У меня этак не выйдет.

- Не хотелось бы вас волновать, но... люди, подвергшиеся воздействию извне... я имею в виду ментальное воздействие, очень долгое время сохраняют повышенную чувствительность к... к подобным воздействием. И даже при отсутствии оных, они очень внушаемы.

- Спасибо.

Чашечку я взяла. И хотя ж старалася, как Люциана Береславовна учила, осторожне, но крепко, да дрогнула рука и чай пролился.

Добре, что вовсе не вывернула на колени.

- Пейте... вам, пожалуй, стоит отдохнуть. Да и нет у меня сегодня настроения с вами возиться. Уж извините, Зослава...

Я кивнула.

Чего уж тут... оно, верно, не великая радость. Может, ноне я и больше ведала про Люциану Береславовну, а она, взявшися учить меня, учила, да любови меж нами не прибыло.

Да и откудова ей взяться?

Холодна она.

А я... как была собою, так и осталася. Немашечки во мне ни изящества урожденного, ни политесности, ничего... чай вон и тот пью да прихлебываю.

- Если что интересно, спрашивайте. Молчание в последнее время тяготить стало, - Люциана Береславовна к своему чаю и не притрагивалася. - Весна так действует... черемуха вот перецвела уже.

Сидит.

Глядит в окошко будто бы.

А в глазах - тоска.

И ведаю я, что не в весне дело, не в черемухе. А в девицах тех, которые померли туточки, и в бабке моей, и в словах, что сказаны были... в давней вине и в новое.

- Так... - об чем спросить, я не ведала. Уж точно не о том, для чего она дух энтот злопакостный на волю выпустила. И кого известь желала. И... и об том, что промеж нею и Фролом Аксютовичем приключилось. Не моего сие ума дело. - А... сказывали... тут в былые годы... случилось, что студиозус один... ума вовсе лишился...

Вновь не то.

Люциана Береславовна ко мне повернулась.

- Вам это, Зослава, поверьте, не грозит.

Ага, уж не с того ли, что ума у меня немашеньки, а стало быть и лишаться нечему.

- Нам Марьяна Ивановна про сырую силу сказывала... а Илья...

И языка прикусила. Может, конечне, тайно то невеликая, а все ж поменьше говорить надобно. Но чего поделать, когда язык мой поперед меня думает?

- Илья, стало быть... конечно... он ведь родственник... как он себя чувствует?

- Илья?

- Илья, - с некоторым раздражением повторила Люциана Береславовна. - Мы ведь о нем говорим, кажется?

- Так... нормально... чувствует, - я поерзала и замерла: стульчик подо мной заскрипел преподозрительно. А ну как развалится? Тогда-то Люциана Береславовна точно меня прочь погонит, не поглядит на тайну, которую я ведаю. - Здоровый...

- И замечательно... помнится, жаловался батюшка его, когда жив был, жаловался, что кашляет Ильюшка. И такой кашель поганого свойства, почти чахоточный. Я его смотрела. Не было чахотки, а... не важно.

Она свою чашечку оставила.

Ложечку взяла.

Серебряную. Легонькую. Махонькую. Под стать чашке.

- Стало быть про Никодима... и вам любопытно стало?

Я кивнула.

Лучше уж кивать, чем говорить.

- Неприятная история, но поучительная, пожалуй. И тайны нет, - она будто бы с собою говорила. - С другой стороны... ваш дар все еще не поддается контролю? Нет? Что ж, надо исправлять... одними медитациями жив не будешь.

И ко мне повернулась.

Бледна.

Горделива. И только тени под глазами легли. Да морщинки прорисовалися. А ведь годков-то ей немного, для магички, само собою.

- Что ж... если вам действительно любопытно, - мизинчик коснулся синей жилки на виске и замер. - Смотрите. Что увидите, то ваше.

- А если...

- Если увидите иное что, скажем, скрытого свойства, то... одной тайной больше, одной - меньше. Невелика беда... иные тайны, Зослава... это уголь в груди, - Люциана Береславовна усмехнулась, а я вдруг поняла, что она не спала и давно.

С похорон.

А может, и раньше.

Что стоило ей веки смежить, как душно становилось, жарко. И будто невидимая рука сжимала горло. Сказать бы... кому... некому... одна осталась.