Василий Блюм - Мычка

Когда грудь сковало ледяным обручем, а конечности застыли настолько, что едва двигались, Мычка выбрался из лужи, направился назад, спеша порадовать спутницу хорошей новостью. Однако, Зимородок лежала на прежнем месте с закрытыми глазами, не то погрузившись в оцепенение, не то просто уснув, и на шум шагов не обратила никакого внимания. Поразмыслив, Мычка решил не тревожить девушку. Подхватив заплечный мешок и рубаху, он вернулся к источнику. Наполнив бурдюк так, что тот раздулся, как насосавшийся крови комар, Мычка приступил к стирке.

Рубаха, затем штаны — все удостоилось тщательного внимания. Мычка скреб и выжимал, используя в качестве скребка собственные ногти и горсть мелких камушков, затем полоскал и снова скреб. Вода потемнела, приобрела неприятный запах и цвет, но Мычка продолжал занятие. Когда, удовлетворенный результатом, он вышел из воды, на месте источника колыхалась зловонная черная лужа.

Не дожидаясь, пока вещи высохнут, Мычка оделся, двинулся назад. Вернувшись, он наткнулся на внимательный взгляд девушки, что успела прийти в себя, и теперь сидела нахохлившись, и опасливо озираясь.

Осмотрев лучащееся довольством лицо спутника, она спросила с подозреньем:

— Что-то ты чересчур радостный. Не иначе — пакость какую сотворил.

Мычка улыбнулся, сказал бодро:

— Жизнь прекрасна. Не вижу повода для грусти.

— А я не вижу для радости, — огрызнулась Зимородок.

Мычка пожал плечами, сказал рассудительно:

— Было бы желанье. В одном и том же событии можно найти как плохие, так и хорошие стороны.

Зимородок поморщилась, буркнула:

— Интересно, какие хорошие стороны можно найти в бесцельном шатании под палящим солнцем по пересохшим от жара полям?

Мычка покачал головой, сказал с подъемом:

— Мы узнали много нового, побывали там, куда наши соплеменники и не мечтали попасть. А что до солнца — не такое уж оно и палящее, а поля сухие. Филин рассказывал, что есть гораздо более жуткие места, где солнце иссушает, а жар таков, что трескается кожа, где вместо деревьев и трав — бесконечный песок.

Зимородок отмахнулась, промямлила:

— У меня уже и так все иссохло, а что не иссохло — растрескалось. А про песок даже думать не хочу. Какой песок, если воды ни капли?

Мычка ухмыльнулся, подняв бурдюк повыше, тряхнул, прислушиваясь к бульканью, сказал в раздумье:

— Не так, чтобы совсем ни капли. Но, ты права. Воду нужно беречь.

Он не успел опустить бурдюк, как Зимородок оказалась рядом, вырвала из рук, откупорив, припала к горлышку. Мычка с улыбкой смотрел, как спутница пьет, трясясь от жадности, спешит восполнить запасы влаги в теле, раздувается, как лягушка. Наконец она отняла бурдюк от губ, замерла, тяжело дыша и осоловело глядя вокруг. Перехватив исполненный радости взгляд спутника, спросила с удивленьем:

— Я выпила больше половины, почему не остановил?

Мычка сказал с улыбкой:

— А мне не жалко.

Зимородок покачала головой, сказала с мягким упреком:

— Не спорю, мне приятно такое слышать, но… не слишком ли это расточительно?

Мычка улыбнулся шире.

— Возможно это и так, но… почему бы и не сделать себе послабление?

Зимородок благодарно улыбнулась, вновь припала к бурдюку, но вскоре прервалась, сказала с чувством:

— А ты умеешь удивить, проявить чувство, понимание. И хотя обычно ведешь себя как безмозглый дикарь…

Кивая в такт словам, Мычка сказал с прежней улыбкой:

— Да ты пей, пей… там еще много.

Зимородок поперхнулась, спросила с удивленьем:

— Что значит много, и где это «там»?

— Там, в роще. Я набрел на ключ и теперь у нас вдосталь воды.

Щеки девушки запылали, прерывающимся от возмущения голосом, она спросила:

— Здесь неподалеку ключ, а ты едва не насильно вливаешь в меня воду?

Улыбка потускнела, Мычка сказал с грустью:

— Ты хотела пить…

— Я думала, это последняя вода!

— А в чем разница? — Мычка развел руками.

— В чем разница? В чем разница!? — Зимородок задохнулась, заверещала тоненько и зло: — Болван лесной, дикарь неотесанный! Я думала, ты от всего сердца, не хотела обижать, пила — давилась, а ты, ты…

Зимородок метнула бурдюк с такой силой, что Мычка едва успел перехватить, с трудом избежав неприятного шлепка по лицу, бросилась вглубь рощицы. Прислушиваясь к затихающему треску кустов, Мычка пожал плечами, спрятал изрядно полегчавший бурдюк в заплечный мешок, после чего лег, с наслаждением предавшись долгожданному отдыху.

Накатила дремота, мир отодвинулся, и хотя звуки по-прежнему слышны, доносятся словно через толстое одеяло. Вот неподалеку хлестнула ветка, отведенная, и раньше времени отпущенная неумелой рукой, раздался обиженный вскрик. Невольно представив недовольное лицо спутницы, Мычка улыбнулся, но глаза открывать не стал. Прошуршали легкие шаги, затихли рядом. Над головой посопело, брызнуло мелкими капельками. Вновь зашуршало, но уже чуть дальше, завозилось деловито. Послышалось чавканье.

Когда слух привык, и почти перестал различать сопенье и плямканье, чавк прекратился. Вновь зашуршало, но уже гораздо ближе. В бок толкнуло, заерзало, устраиваясь удобнее, вздохнуло тяжко. Краем уха Мычка прислушивался, с любопытством ожидая продолжения, но кроме умиротворенного сопенья ничего не услышал. Бок нагрелся, будто рядом нагребли неостывших угольев, от тепла и забытого ощущенья уюта потянуло в сон.

Мычка проснулся с неясным ощущением тревоги. Что-то изменилось вокруг. Вот только что? Мгновенье он лежал недвижимо, вслушиваясь в малейшие звуки, затем приоткрыл глаза, немного, совсем чуть-чуть. Кто бы ни находился рядом — зверь, или человек, ему вовсе ни к чему знать, что охотник проснулся. Ничего. Все те же деревья, трава, разве тени несколько сдвинулись, следуя движению солнца, да примолкли птицы. Ага, птицы! Вот и разгадка. Конечно, здесь не лес, и, вполне вероятно, в это время птицы не поют, но расслабляться все же не стоит.

Мычка поднялся, накинул перевязь, стянул и забросил на плечо мешок, и лишь тогда, ощутив себя увереннее, вздохнул с облегчением. Даже если неподалеку кто-то есть, и этот кто-то не слишком дружелюбен, это уже не важно: перевязь привычно сдавливает плечи, ноги крепко стоят на земле, а сон сделал свое дело — усталости как ни бывало.

Взгляд перешел на спутницу. Зимородок лежит разметавшись, лицо расслаблено, на губах легкая улыбка. Мычка поколебался, стоит ли будить спутницу, что наверняка не успела восстановить силы, однако осторожность взяла свое. Он подошел ближе, коснулся плеча.

— Просыпайся.

Веки дрогнули, поднялись, открывая затянутые пеленой сна глаза. Зимородок некоторое время смотрела прямо перед собой, наконец в глазах протаяло узнавание, она вздохнула, спросила с зевком: