Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

— Не тревожь себя разговором, — подошла к ним людомара. Она держала в руках разрезанных вдоль стебель. Приложив его к ране, она стала дуть на легкий дымок, который пошел от плоти старого людомара. — Ты еще не скоро сможешь идти. Можно, — кивнула она Сыну Прыгуна.

Тот стал вытаскивать из одной из коробочек муравьев размером с мизинец и прикладывать их головы к ране старика. Челюсти маленьких хищников тут же сжимались, придавливая края раны друг к другу.

— Ох, — протянул Светлый.

— Не помогло? — удивился людомар. Он вытащил из второй коробочки нескольких крупных насекомых похожих и на комаров, и на клещей. Поднеся их к краям раны, людомар дал им возможность впиться своими хоботками в тело старика.

— Меньше болит. Хватит, — прохрипел тот. — Нужно собраться всех людомаров и увести их прочь их Чернолесья.

Если бы в этот момент мек, на котором Сын Прыгуна проживал последние несколько десятков снегов, рухнул, подобный случай потряс бы его намного меньше, чем слова старика.

— Людомары никогда не покинут Чернолесье, ты это знаешь, — нахмурился он. — Даже не проси нас об этом. Мы…

— Я не прошу, я буду требовать… приказывать, если придется.

— В Черных лесах живут наши души. Как можем мы обойтись без душ. Этот мек для меня дороже всего. Как смогу я его оставить здесь? Кто будет охранять лес? Очищать его? Омкан-хууты, огнезмеи и другая нечисть никогда не изведут нас и ты это знаешь.

— Это только начало, мальчик мой, — старик улыбнулся побелевшими губами. В глазах его стояли слезы. — Все, что мы видели — это только начало.

— Оставь ему силу, — подошла людомара. Она дала старику настой. Тот поморщился:

— Что там так гремит? — Неожиданно лицо его вытянулось. — Пасмас?!

— Лоова проснулась, — спокойно сказала людомара. — Она не увидит тебя.

— Ты хочешь уберечься от огнезмея и омкан-хуута, от сурн, когда водишь с собой пасмаса? — Светлый был искренне поражен.

Тут только об этом факторе подумал и Сын Прыгуна. В новом свете девочка предстала его внутреннему взору в виде трубы соуна. Только эта труба будет постоянно дудеть, заявляя всем и каждому на много полетов стрелы вокруг о движении людомара.

— Откуда ты ее взял?

— Пасмасы оплатили мне возвращение их детеныша.

— Как давно?

— Когда шел к тебе. После дождя. Я тогда встретил омкан-хуута.

— Видишь!!? Видишь ли?!!

Людомар невольно оглянулся.

— Разве не видишь, что это знак! — старик нервозно приподнялся. — Пасмасского детеныша привязали к тебе… это знак.

— Какой знак? Я отнесу его обратно в деревню… и все…

— Нет. Боги сказали тебе, что в Чернолесье ты отныне… мы все отныне, как пасмасы. Мы громкие…

— Я передвигаюсь неслышно.

— Раньше. То было раньше. А теперь все другое. Они другие, а мы прежние. И нам нет здесь места.

— Огнезмей не сумел меня поймать.

— Ранее змеи никогда не охотились на людомаров.

С этим было сложно поспорить.

— Нам некуда идти, Светлый. Смердящие ямы не примут нас. Олюди не любят нас, хотя мы с ними одинаковы по крови.

— Подземные леса, — прошептал старик, — подземные леса.

— Это легенды.

— Нет, — вскричал Светлый. — Это не так. Это не может быть так, когда такое творится!

— Их никто…

— Мы их найдем. Только это спасет нас от полного истребления.

— Владыка сокрыл их от взглядов наших. Мне отец говорил, что никому их не отыскать.

— Он не знал всего. Легенда и подземных лесах говорит о том, что они будут скрыты до тех пор, пока не настанет время им снова взрасти.

— Ты думаешь…

— Время пришло.

Старик снова приподнялся и приказал людомару запоминать. Он проговорил названия двух десятков трав, камней и животных, которых Сын Прыгуна должен был раздобыть.

На выходе от Светлого, Сын Прыгуна неожиданно для себя оказался в руках Лоовы. Девочка лучезарно улыбалась. Она устроила засаду на него и поймала, едва его шея оказалась в зоне ее досягаемости.

Удивительно, но почувствовав себя в ее объятиях, ощущая кожей толчки бьющегося сердца ребенка, ее теплые ручонки, Сын Прыгуна вдруг преисполнился невероятной решимости. Опасность угрожает всем им — внезапно он осознал всю ее серьезность. Медлить нельзя. С этого момента, с вот этих самых объятий его прежняя жизнь навсегда растворяется в прошлом. Его мысли, его желания, его чаяния — все должно измениться, все должно быть подчинено только выживанию. Теперь он сам для себя почти перестал что-то значить. С этого момента он стал орудием, он стал оружием, с помощью которого теплые неумелые и слабые ручки Лоовы будут защищать ее от всех напастей.

Людомара плакала. Раньше ее слезы бы испортили Сыну Прыгуна целый день. Он много думал бы о них, переживал. Но с недавних пор все круто изменилось. Мир, который он знал с детства перестал существовать. Новый мир, Чернолесье без людомаров, не представлялся больше чем-то по-утренне свежим, по-дневному насыщенным, по-вечернему теплым и уютным. Чернолесье без людомаров стало местом плача, местом смерти и постоянной темной ночи.

Людомара плакала. Ее слезы не смущали Сына Прыгуна. Каплей больше, каплей меньше. В том потоке слез, который вскоре обрушится на всех них, эти несколько слезинок не представляли большой ценности.

Старик уверенно уходил от них по нижней кромке ветвей. Его рана была плотно перебинтованна. Он шел не оглядываясь. Он торопился.

Сын Прыгуна в пол дня собрал все, что нужно было старику, а людомара, всхлипывая, приготовила напиток, который в Чернолесье называли каплей жизни. Настой собирал все силы, которые оставались в теле в один мощных комок энергии. Его хватало на несколько дней. После этого несчастный умирал.

Шкуры, в которые был одет Светлый быстро затерялись среди листвы. Шорох его шагов еще долгое время долетал до слуха Сына Прыгуна.

Неожиданно людомар понял, что то немногое, что связывает его и всех людомаров со старым Чернолесьем и есть Светлый. Охотник остро почувствовал параллели между состоянием леса и состоянием самого старого представителя из его народа.

Лес не выстоит без людомаров, подумалось Сыну Прыгуна, но выстоят ли людомары без леса?

Пир был в самом разгаре. Дробно гремели барабаны, играли дудки, перестукивали своими палочками рикоты — самый любимый брездами инструмент. Посреди зала шла бешенная пляска, от которой ближайшая мебель подскакивала на добрую половину ладони, а от посуды шел такой грохот и звон, что могло показаться словно бы по ней лупили что есть мочи невидимые музыканты.

Обстановка была самая что ни на есть раскрепощенная. Вино лилось рекой настолько же широкой, как и та, что протекала под стенами замка и через каждые несколько мгновений принимала в себя отходы пира: то обглоданные кости, то поломанные деревянные плошки, а иной раз и дико орущего участника пира, проспорившему кому-либо что-либо.