Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

Никто не знал, когда саарары и грирники нашли Подводный переход с Десницы в Темные земли на другом краю Великой воды. На некоторое время они перестали беспокоить равнины и память о них почти совсем выветрилась из голов жителей Синих Равнин, но с недавних пор дальние разъезды коротких брездов верой и правдой служивших гигантам и белым брездам стали доносить об ордах саараров, хлынувших из-за Большой воды на земли Десницы.

Белые брезды были сильно обеспокоены этими новостями и разнесли по равнинам весть о великом сборе всех своих сил.

Со всех сторон стали стекаться отряды холкунов, брездов-гигантов и пасмасов. Собиралось внушительных размеров воинство, готовое в любой момент выступить в поход.

Всякий раз, когда приходили новые отряды брезды устраивали пир. Приветствия, взаимные похвалы и братание придавали всему мероприятию невообразимый задор. Те, кто находился в Боорбрезде уже много дней начинали беспокоиться о своем бездействии.

Долина Брездов была сплошь покрыта массивными, но приземистыми кожанными палатками воинов. Всюду и всегда доносился гомон, гогот и звон оружия. Обучение войск шло безостановочно.

Наконец, черные маги — чернецы — определили лучшее время для выхода в Десницу Владыки. Едва лагерь узнал, что вскоре будет дело, как воины пришли в такое ликование, что мигом выпили весь запас кислого брездского вина (в походе пить запрещалось).

В вечер последнего дня перед выходом воинства в ворота замка-стены постучали.

— Кта-а?

— Открывай. Это холларк из Онеларка.

— Почему ты пришел? Тебя не звали.

— Мне нужен Боор. Я пришел не один.

— Тогда все предстаньте перед нами. Не скрывайтесь в тумане.

К вратам из сизой пелены выступили еще несколько фигур.

— Пусть каждый назовет себя или мы вас не пустим.

Каждый из вышедших назвал себя.

— Почему тот… вон тот скраю не называет себя?

— Он назвал.

— Мы не слышали.

— Он сказал…

— Пусть сам говорит.

— Я Сын Прыгуна. Людомар.

Наступило молчание.

Ожидание длилось достаточно долго. Тем неожиданнее и громче был скрежет, известивший путников о том, что ворота окрываются.

Из-за створок ворот к ним выдвинулся целый отряд воинов. Их рост был огромен. Даже людомар, возвышавшийся над холкунами на голову, казался коротышкой в сравнении с вышедшими брездами.

— Я впервые вижу их. Гиганты, и впрямь! — прошептал один из холкунов.

— Назови себя еще раз.

— Холларк из Онеларка.

— Следуй за нами, холларк из Онеларка.

Они вошли в ворота, которые охраняли только две стены накрытые хлипенькой крышей и лестницу, поднимавшуюся на высоту десяти локтей. Лестница упиралась в ворота еще более мощные, чем были первые. За вторыми вратами, ведущими внутрь стены, показались третьи. Как и вторые ворота над первыми третьи нависали над ними на высоте шести локтей и были хорошо укреплены.

Холкуны восторженно смотрели по сторонам. Редко приходилось им видеть такую мощь.

Кристаллы света тускло мерцали в кромешной тьме, но были достаточно сильны, чтобы глаз мог заметить путь, по которому идти.

Людомар не замечал ни мощи крепости, ни ее суровой красоты. Он с трудом дышал, так как вонь, в которую он шагнул была непереносима. Судорожно порывшись у себя в карманах он выудил из одного из них кусок плотной материи и накрутил себе на лицо, оставив только глаза. Покинув лес он всякий раз клял себя за то, что боги одарили его таким обонянием.

Лестничные пролеты чередовались с веревочными лифтами и подъемниками, прерывавшими путь наверх. Пришельцы проходили мимо узких окон-бойниц, в которых горел свет и слышались пьяные вопли и песни.

Никто из путников не рискнул бы сказать, сколько времени они шли. Но наконец им в лицо дыхнул прохладой свежий горный ветер и луна заиграла серебром на крышах домов.

— Будете ждать до утра. Боорбрезд сейчас спит, — сказал начальник стражи, вышедший им навстречу из небольшого строения прямо у лестницы. — Располагайтесь вон там. — Он указал на угол одного из домов. — Еду вам принесут утром. Тогда же будет разговор.

Утро наступило стремительно.

Людомар внутренним чутьем уловил солнечный свет, упавший на крыши домов. Ему показалось, что он проснулся очень быстро. Но когда он открыл глаза, солнце заливало своими лучами уже не только крыши, но и стены домов.

Перистые облачка на небосводе резво разбегались в стороны, прячась от дневного света в ущельях, лощинах и небольших долинах Боорбогских гор. Подобно ватаге резвых мальчишек они мчались промеж скалистых вершин, цепляясь за них отворотами и подолами своих полупрозрачных одеяний.

Как часто случалось Сыну Прыгуна наблюдать подобное же с вершины своего мека. Тогда спокойствие нападало на Великолесье. Ночной ветерок стихал окончательно и вся природа замирала в ожидании тепла. Выпадала роса. Ее капли стекали с верхних частей крон на нижние, и если не знать про это, то у корней деревьев Черного леса могло показаться, что пошел дождь.

Людомар зевнув, раскрыл свой плащ и, поежившись, поднялся на ноги.

Темный угол здания не был гостеприимен к ним, но жители Редколесья, а тем более Чернолесья и не привыкли к тому, что жизнь всюду приготовила им удобства. Довольствовались тем, что есть.

Сын Прыгуна огляделся. Улица была пуста.

В несколько прыжков он оказался на крыше дома, угол которого был облюбован ими на ночь.

Едва охотник оказался на крыше и огляделся, его дыхание сбилось. Никогда до того он не пребывал на такой высоте. На несколько мгновений ему показалось, что он птица и парит высоко в небесной синеве.

Под его ногами простиралась громадных размеров живописная панорама. Ее необычность сразу же бросалась в глаза. Оттенки ярко зеленого и синего соседствовали с чернотой увядания и вечной смерти; налитые жизнью стебли, ветви и стволы растений через какие-то несколько шагов переходили в высохшие скрючившиеся как у старухи изломанные линии погибших деревьев, кустов и трав.

Тысячелетние скалы, упиравшиеся своими вершинами в самую суть небосклона, покоились на сочно-зеленых холмах, пологие склоны сбегали вниз к самой реке и на подходе к ней теряли свою жизненную силу и красоту.

Там, где зелень соприкасалась с вечным туманом Немой лощины, жизнь прекращалась. Зелено-синие цвета тускнели и превращались в коричнево-черные.

Людомара невольно передернуло, когда вспомнилось, как они шли вдоль Брездских вод, утопая в смердящей пелене и видели вокруг себя лишь только пожухлость и смерть.

Теперь он видел, что в каких нибудь ста шагах от их тропы буйствовала растительность, пели птицы и кипела жизнь. Эти воспоминания, наложенные на то, что он видел сейчас и дарили то необыкновенное чувство контрастности, появившееся у него при первом же взгляде на лощину.