Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

Эсдоларк, в котором высадились мы с Эмпорошем после, был меньше того острова, но и там простора хватало для большой армии. И вот я здесь. В этих пещерах не уместится и десятая часть той армии, которая была у меня в Эсдоларке, и даже сотая часть прежней армии, вышедшей из Боорбрезда.

Ты молчишь. Ты не понимаешь. Запомни же, что скажу тебе. Никогда не дерись на равнине так же и тем же, чем дерешься в пещере. Каждому пространству свое оружье, свое знанье. Я этого основного не понял, и потому сейчас даже грирники осмелели настолько, что нападают на меня. Эти проклятые блохастые олюдоеды с тощей кожей на узких ребрах…

Отряд вышел на межхолмье, пересек его и как-то неожиданно для всех его участников оказался перед стеной деревьев.

Людомар с интересом рассматривал растения. Это были не те великаны, коих он привык видеть в Чернолесье; это были даже не те худосочные деревца, которыми славилось редколесье. Лес, который он увидел, был разбитным. Ни одного прямого ствола. Все криво, все вкось: корни, стволы, ветки, — все это, переплетаясь между собой, образовывало непроходимую стену.

Колейная тропа упиралась в массивные ворота, которые стояли слегка выдвинувшись от стены леса. Пространство вокруг них было освещено желтым светом рочиропсов.

— Никто не пройдет, — донеслось с ворот, едва отряд подошел к ним.

— Мы от Глыбыра Свирепого, откройте.

— Никто не пройдет. Пусть Око Владыки осветит вас и коли вы не нечисть да живы останетесь, пройдете, — снова ответствовали им.

— Самое плохое… самое плохое, что могло произойти, случилось… самое плохое… — Лоден стал ходить из стороны в сторону. Он сжал голову руками, снял шлем и бросил его себе под ноги. Остановился. Покачался с пятки на носок и сел.

— Отойдем, вона, к вершине. Сядем спина к спине и, вона, переждем ночь, — проговорил один из брездов, имени которого людомар не знал.

— Лоден, поднимайся, — обратился к пасмасу Гедагт, — мы идем на вершину.

— Какая разница, где на нас нападут? — проговорил пасмас подавленно. — Пусть здесь… уж лучше.

— Здесь нельзя, нечисть сбирается на огни. Поспешим.

Сын Прыгуна принюхался и хотел было направиться к лесной стене, когда Унки остановил его.

— Даже и не думай, — сказал он тихо. — Это холмогорский ядовитый корень. Едва дотронешься до него, как рука сама себя пожрет. Его сок разъедает металл. Не думай про такое. Пойдем со всеми.

Отряд поднялся на вершину ближайшего холма и принялся неистово зачищать вокруг себя траву и кустарник.

— Отбрасывайте подальше. Скорее, пока Око Холведа не открылось. — торопил Лоден. Все работали по его указке молча, но в бешенном темпе.

На их счастье, ночь была пока безлунная.

— Заспался властелин, — покосился наверх Бохт. Его перебитый большой нос указывал направление взгляда. Он с хрустом в спине выпрямился и отер по на лбу. Под его ногами шагов по пять в каждую сторону не осталось ни одной травинки. То же проделывали и все остальные.

Людомар не срывал травы, он подрезал дерн и аккуратно сложил его в стороне.

— Свари сонку, — приказал Гедагд одному из своих брездов. Воин кивнул, быстро снял с себя шлем, достал рочиропс, побрызгал его водой, залил воду в шлем и поставил его на кристалл в углублении земли. Затем он достал сухую траву, потер ее в руках и ссыпал в шлем. — Передайте каждый рочиропс, у кого есть.

Людомар привычно полез за пазуху, но только тут вспомнил, что оставил кристалл Ириме. При воспоминании о ней и о толпе, которая подле нее собралась, на душе его потеплело. Он знал, что она не пропадет. Дети и старуха много есть не будут, а он оставил ей мяса поболе своего веса. Охотник осмотрел себя: нет, какого как он они долго не доедят.

— Садимся? — спросил Лоден, становясь в центр оголенной земляной проплешины.

— Да, — кивнул Гедагт и все сели спиной друг к другу. — Держи, — Гедакт протянул Сыну Прыгуна длинную веревку. — Перевяжи себе ремень и пусти дальше.

Когда каждый оказался связан с отрядом, был назначен часовой — Лоден и так бы не смог заснуть — все выпили сонку и улеглись, подложив под бока обнаженные мечи и топоры…

— Почему саарары не приходят сюда?

— Оридонцы не допускают их. — Глыбыр откинулся на навале из шкур и со стоном вытянул ногу. — Не спрашивай, я сам раньше не знал, а теперь знаю, почему. Оридонцы не хотят ничего менять в Острокамье да и в Прибрежье. Земли эти для них подобны выгребной яме, куда они выбрасывают всех олюдей, брездов да и самих саараров с грирниками. Многие подыхают в этой земле. Но все по справедливости делается. Справедливость такой видится всем во Владии.

Молчание заставило старика продолжать.

— Саарары, коли захотят, то сметут нас своею силою. С грирниками они не намного сильнее, но все же… силы наши грирники отнять способны. — Он закряхтел. — Давно это было. Тогда ты к нам пришел всего в третий или в четвертый раз, но нашли на нас саарары и грирники всей своей силою. Бежали мы в Холмогорье. Оттого меня там знают. Вылились словно бы вешенный поток их войска на холмы да полесье холмогорское, накатило на города-крепости реотвов. Тысячами лежали их павшие повсюду, но войска все прибывали и прибывали. Когда совсем отчаялись мы, они вдруг развернулись и прочь ушли. С тех пор на Холмогорье более ни одного набега не было от них…

Нечто большое обрушилось на спину и голову людомара. Он открыл глаза и поднялся, сбрасывая с себя чье-то тело. Вокруг зашевелились.

— Началось, — проговорил испуганно Бохт.

— Держите его! — вскричал Гедагт. Несколько рук разом схватились за веревку, которая тянулась к одному из брездов и Лодену. Оба как ошалелые тащили отряд куда-то в сторону. — Она заманивает их. Держи-и-и!

Охотник вскочил на ноги, но тут же споткнулся и едва не перелетел через Унки, который полз куда-то с холма. Людомар схватил холкуна за ноги и стал притягивать к себе.

— Отпусти, — зашипел тот, поворачивая к нему свое искаженное до неестественности лицо. — Отпусти! — прорычал уже холкун не своим голосом.

Людомар невольно отпрянул. Ему показалось, что Зверобог говорит с ним, настолько грубым стал голос холкуна.

— Не отпускай! — бросился к ним Бохт. Он старательно отворачивался от глаз Унки, хотя последний норовил заглянуть в его глаза.

— Иди ко мне! Иди-и! — заорал Унки истерически. Он нашупал, наконец, своими глазами глаза Сына Прыгуна.

Тот почувствовал, как на его голову наваливается словно бы мягкая тяжесть. Будто бы ему на макушку положили теплую лепешку глины и она начала постепенно разогреваться. Людомар моргнул, помотал головой и странное ощущение прошло. Глаза снова увидели ночь и сумрак холмистой кущи.

— Не уйдешь… не отдам…

— Отдай… отда-а-а-ай.