Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

Что вы боитесь потерять? Товар? Жизнь? Отвечайте.

— Жизнь, — отвечал ему кто-то.

— И потому отказываетесь от большого каравана под охраной и идете — сколько вас? — двумя дюжинами по тракту? Хороша задумка. Кто выдумал такое?

— Какое тебе дело до этого, Чистоплюй? — прорычал Мукомол. — Мы так решили.

— Не останавливаю вас, но отказываюсь от вас, — резко повернулся на него Илло. — Отказываюсь потому, что по всем законам: божьим и олюдским, предатели вы и трусы. Даже когда воин бежит с поля боя, потому что его армия разбита, даже тогда он меньший трус, чем вы, ибо бежит от свершившегося. Вы же предаете перед домыслом, перед слухом.

Пасмасы, вы знаете меня. Пусть вы меня все ненавидите, но никто из вас не может назвать меня бесчестным. Да, моя кровь грязна. Ничейный я, но ранее причислял себя к вам ибо видел, что вы смогли выбраться из копошения в грязи у ворот холкунских городов. Торговля далась вам. Счет дался вам. Знал я, силы есть в моем народе… гордые силы. Как же мне больно сейчас, когда бежите вы от призрака, боитесь тени; и как же мерзко мне слышать, что вы требуете холкунов оплатить вашу трусость. Вот мои деньги. Здесь все, что имею я. Держите! Я бросаю вам на землю ибо недостойны вы брать с руки… — Илло швырнул дебы на землю, поворотил коня — Каумпор увидел на его глазах слезы — и бросился на нем прочь от торговцев.

Масса смотрела ему в след смешанным взглядом.

— Хорошо, — проговорил спокойно Быстросчет. — Я уплачу вам ваше, когда прибуду назад. Уплачу за каждый деб два деба. — Он презрительно скривил губы. — Три деба за один ваш.

— Проставь клеймо свое, — протянул ему табличку Мукомол. Он говорил так, словно бы ничего не произошло. Каумпор приложил печатку и поскакал следом за Илло.

— Илло, поговори со мной. — Быстросчет обнял пасмаса за плечи и притянул к себе. Тот воротил в сторону мокрые глаза. Его лицо стало маской с плотно сжатым ртом. Вот уже ночь и целый день он ни с кем не разговаривал. Был сам не свой. — Не суди свой народ по ним. Не так это. Есть среди него…

— Зачем ты врешь мне? Зачем врешь?! — резко повернулся к нему Илло. — Я распрощался со своими выдумками, и ты не держись за них. До последнего держался я, но не надо более этого. Боги порешили так. Не исправить их задумки. — Он поднялся на ноги, но Каумпор снова усадил его на место.

Ночь опустилась на равнины. Светлая ночь середины лета. Ночь звенящая стрекотом цикад и множества других невидимых обитателей. Этот концерт ласкал слух после глухой тяжелой тишины жаркого дня. Равнины жили. Ничто не могло их убить.

— Быстросчет, нужен ты мне, — подошел к ним Тихий. Он отвел холкуна в сторону, где его уже поджидал Варогон.

— Зачем отпутил их? — спросил тот.

— Порешили они так. Пусть идут. Неволить не буду.

— Третьей дороги нет. Понял ли?

— Нет.

— Среди них есть соглядатаи… этих… из вашей дыры… хол… хол…

— Хол-конублов, — подсказал Тихий.

— Куда мы теперь свернем? Покуда шли безбоязно. Сам знаешь, почему. Не знавал про нас никто в этих местах.

Только тут холкун понял, какую совершил ошибку. Холодный пот пробил его.

— Чего делать будем-то? — спросил Варогон.

— Не знаю, — прошептал Каумпор и без сил опустился на землю. Только-только все наладилось и он, сам не зная, почему, проявил благородство — даже не это, он сделал так, чтобы ощутить себя выше них — и отпустил пасмасов, вскрывая путь следования каравана.

— Мы еще можем их нагнать, — предложил Цитторн. Он многозначительно звякнул мечом.

— Да, — быстро согласился холкун.

— Нет, — удивил всех Варогон. — Они ушли со своими стражами. Не менее двух сотен их. Не могу я отсылать за ними меньше. Сперва окружить их надо, чтобы никто не прорвался.

— Мы остановимся и будем ждать, — скороговоркой с надеждой проговорил холкун.

— Два раза Владыка желтое око сомкнет прежде, чем вернутся воины. Не возможно такое. Мы почти у границы Прибрежья идем. А ну как саараров повстречаем? Чего тогда? Воинов у меня и так всего около трех тысяч. Из этих почти шесть сотен кругом каравана идут. Охраняют. Высматривают.

— Не дело это, — согласился уже и Цитторн.

— С тракта сойти надо, — проговорил Каумпор.

— То-то и оно. А куда? Уморишь скотину, коли потащишь ее по полям. Ноги переломает. Падежь будет.

Трясущейся рукой холкун отер пот, выступивший на лбу. Всего несколько минут назад ему казалось, что он ко всему привычный; еще днем ему чудилось, что он достаточно силен, настолько силен, что мог себе позволить быть благосклонным к струсившим пасмасам.

Мгновение и все прежнее самообладание было разрушено. За спиной снова вставал черный образ саарара с занесенным мечом.

Каумпор поежился и усилием воли взял себя в руки.

— Будем идти быстрее. Будем идти и ночью тоже. Один город пропустим. Сразу к следующему выйдем.

— Взбунтуются конублы, — проговорил Варогон.

— Вот тогда вы вступитесь за меня, — отвечал холкун. Неожиданно его накрыла волна злобы. — А ежели перечить будут, останутся в стороне… лежать!

Воины с ухмылками кивнули. Уходя, Быстросчет услышал полусмех-полушепот Цитторна:

— Дорога выкует из него хороший клинок!

Илло сидел там же, где Каумпор его оставил. Его скорбь показалась теперь холкуну пустой, мелкой и даже какой-то вызывающей. Он снова разозлился, но осадил сам себя. Не время!

— Илло, донеси по каравану, чтобы силы берегли. Ночами идти будем.

Пасмас отрешенно кивнул.

— Зачем я тебе… теперь? — спросил он. — Пасмасы предали тебя. Я такой же как они. Я ведь тоже могу предать. О, боги, как же стыдно! — Он зарылся лицом себе в колени.

— Ты говоришь глупые вещи, Илло. Ты не такой как они. Главное доказательство для меня — их ненависть к тебе.

— Заметил? — донеслось из-за коленей.

— Нельзя не заметить. Ненавидят тебя, потому что ты лучше их. Они знают это. Отчего же ты не признаешь.

— Страшно.

— Что же тут страшного?

— Одному остаться страшно, — поднял голову Илло. Он внимательно посмотрел на Быстросчета. — Не представишь ты себе это, но попробуй. Когда не при чем ты; когда не при ком. Один. — Он отвернулся. — С самого детства это со мной. Давно. А привыкнуть не могу. Желаю я прибиться к чему-нибудь. Быть с кем-то. Не поймешь ты, Каум!

— Да, не пойму, но…

— У тебя есть семья. Род у тебя есть. Есть те, кто руку тебе протянет. Кому ты свой. Кому ты скажешь, нет, а он тебе не укажет, прочь иди. Не такой я. Разница в этом, Каум. И сегодня я ее наконец-то всю понял. — Пасмас сглотнул подкативший к горлу комок. — Сколько зим подход я к ним искал. Делал все, чтобы стать при них, как при своих. Приняли меня. Вроде бы… Но едва, нет, сказал им… указали мне, чужой ты, пошел прочь… Кому верить, Каум?! Кому?!