Дмитрий Всатен - Оридония и род Людомергов[СИ]

— Здесь я нашел покой, — выдохнул облегченно Донад. — Вот я лежу. Смотри. Вот мои кости. — И он указал на скелет, который охотник переступил, выходя из закутка. — Но… продолжай… я слушаю и я смотрю… — Беллер приблизил свое перистое облачное лицо к глазам людомара и заглянул в них. — В тебе та жизнь, какую проживу я после…

Значительно поредевший отряд возвращался от Меч-горы. Холкуны понуро брели, опустив голову. Словно бы выражая их душевное состояние, поникли книзу острия пик.

Дико выла метель, засыпая отряд густым пушистым колючим покрывалом. Ветер бросал снежинки в глаза идущим и сглатывал их тяжелые вздохи.

Лоден шел в двух шагах от основной колонны и внимательно поглядывал по сторонам. Он проиграл столько битв, что проигрыш еще одной ничем не тронул его, ничем не задел.

На Бохта было больно смотреть. Казалось земля притянула его тяжелыми кандалами, накинув их не только на руки и ноги, но и на шею холкуна. Он так и не отпустил, не выкинул прочь нож, которым перерезал брату горло. Бохт нашел его. Бохт его вытащил, но Унки был сильно раздавлен. Его правой руки не было, а левая представляла собой куски разорванной плоти. В животе зияла большая рана, которую проделала ледяная сосуля, растворившаяся в теплоте его чрева.

Отряд Гедагта никого не унес с собой. Раненных пришлось добивать, а павших — оставить на съедение грирникам.

Олюдоеды не полезли на штурм, а сделали то, чего никто от них не ожидал. Они окружили замок и ждали, пока его защитники сами выйдут к ним.

Гедагта атаковали саарары, пришедшие из Эсдоларка. Большей частью это были воины, бежавшие прочь при первой схватке. Их бросили вперед и безучастно смотрели, как ряды их редеют под стрелами дремсов.

Твердыня не пробыла в руках боора и одного дня. Он разумно оставил ее, пробившись вниз по склону. Негты не тревожили отступавших, уевшись трупами, коих в округе у крепости лежало не менее семи сотен.

Предгорье Меч-горы также не препятствовало проходу отряда, и хотя отступавшие позаботились об своей охране, но за все время пути на них никто не напал.

К началу третьего дня отряд дошел до долины Надежды.

Гедагт вошел в расщелину, скрывавшую собой врата убежища беглецов, обнялся с отцом, вышедшим ему на встречу, и в тяжких думах, сам не зная, почему, пошел к небольшую каморку, подле которой стояла стража.

Он вошел в нее, заняв своим телом почти все пространство, и уселся у богато обставленного ложа, на котором лежало тело людомара.

— Не открывал глаз? — спросил боор, когда по тени в двери догадался, что пришел отец.

— Нет, сын. — Глыбыр положил свою тяжелую ладонь на плечо молодого боора. — Всему свое время. Богам угодно было, чтобы вы спасли его. Лоден, Бохт, погодите, Гедагт здесь, — обратился он себе за спину.

— Мы придем позже, боор, — отвечали ему те. — Не поднимался ли Маэрх?

— Нет.

Грустные выдохи удалились прочь.

— Мне тяжело без него. Он вселил в меня надежду. Боги Владии вернулись к нам. Они снова здесь. Я думал, они помогут нам овладеть ледяной крепостью, а потом и Эсдоларком. Мы не сделали даже и первого… Отец, боги изменили нам?

Старый Глыбыр улыбнулся. В его улыбке не было ничего, что помогло бы облегчить душу Гедагта.

— Нам неведомы думы их, мой мальчик. Их дела навсегда покрыты тайной для нас. То, как они нас ведут — это только лишь их путь. Мы можем идти или нет.

— Я иду, отец. Я иду! Не вижу только, куда…

— Возможно, ты не туда пошел, куда указывали они.

— Укажи мне.

— Я не знаю, сын, сам не знаю. — Глыбыр потянул молодого боора к выходу. — Дурные вести принес мне гонец из Синих равнин. Не ропщи на богов, — строго предупредил он. — Не наше это дело, их судить!

Пасмас, донесший послание из одного из городов на равнинах, лежал в беспамятстве и умирал. Холвед играл с ним и заманил в ледяную ловушку. Его нечаянно нашли охотники, когда подумали, что это дичь, попавшая в ловушку.

— Пусть боги будут добры к нему в лугах Владыки. Пусть отойдут ему лучшие земли и воды, — Гедагт склонил голову. — И вестники наши, и мы…

— Молчи, — вдруг грубо окрикнул его отец. — Никогда род наш не будет склонять голову пред опасностью али перед тяжестью неподъемной. Умри, но не жалься богам!

Гедагт нахмурился. Трепка пошла ему на пользу.

— Сядь вон туда, — указал на один из тюков Глыбыр. — Гонец принес нам послание от холкунов. Передают они нам, что саарары армии по Прибрежью собирают и городам приказано отрядить им по несколько тысяч воинов. Армии собираются огромные. Куда метят оридонцы, то понять без труда можно. Поход будет в земли реотвийские.

— Они предали нас. Нэкз Оогода предал нас саарарам. Не понесу я ему эту весть, — Гедагт от возмущения вскочил на ноги. Его лицо пылало.

— Сын, — голос Глыбыра загремел под сводами зала, — боором быть — не только в битвы ходить. Разумным быть должно и холодным в мыслях своих. Не горячись. Оно ведь нам на руку выходит.

— Не думаешь ли ты, отец, что реотвы драться смогут.

— Не знаю, смогут ли, но будут, потому как откупиться уже не получится. Не для того столь великии армии собираются, чтобы дань собирать, да грозить кому-то. Такими армиями крушат. В полную силу бьют.

— И к нам придут, или…

— Придут. Из Эсдоларка придут. Я знаю. Не трать слова на это. А потому мы уйдем из долины в Холмогорье. Род реотвов с дальних отрогов отдал нам замок свой. Далеко это отсюда, но в нашем положении…

— Отец, — в глазах Гедагта появились слезы, — мы принимаем дар уже и от реотвов. Сколько же еще даром подобных мы примем.

— Сколько потребуется. Не время и не место гордости твоей. — Тяжелый кулак Глыбыра опустился на стол и тот крякнул под ним. — Теперь иди и отдохни.

Гедагт словно пьяный вышел из залы. Невидяще, будто бы слепой добрался до своей пещеры и рухнул на груду шкур, изгнав из них нескольких ящериц.

Кломм посмотрел на своего командира, вздохнул и обернулся к Лодену и Бохту.

— Вы все слышали, други. Не быть нам здесь по-весне. Не время печалится. Боги требуют от нас непереносимое вынести, неподъемное поднять. На том наша Владия всегда стояла и стоять будет. Когда не мы, то некому!

Лоден кивнул и посмотрел на подавленного Бохта. Тот по-прежнему сжимал в правой руке окровавленный нож.

— Погрести его нужно, — сказал он, указывая глазами на нож. — На нем кровь Унки. Пусть за него ляжет здесь. Ему и поклонимся.

Бохт замотал головой, замотал нож в грязную тряпицу и сунул себе запазуху. Проделав это, он тут же опустился наземь и отвернулся.

Путь в отроги Великих или Доувенских гор был тяжел. Еще тяжелее он был от того, что беглецы из долины Надежды проделывали его в зиму. Несмотря на то, что зимы в Холмогорье были мягче, чем на Холведской гряде, все же морозы были крепки. Поэтому даже воду приходилось вырубать топорами.