Роджер Желязны - Дворы Хаоса

— Игга?

— Того обидчивого старого дерева, которое караулит у входа в эти края и никому не позволяет отдохнуть на своих ветвях. Держу пари, он вопил, когда ты отхватил от него сук.

Затем птица исторгла горошины смеха.

— Он вел себя вполне прилично.

— Готов биться об заклад. Но ведь у него не было большого выбора, раз уж ты все равно срубил ветку. Глядишь, и пригодится.

— Это точно. Польза от него будет немалая, — сказал я, слегка замахиваясь посохом в его направлении.

Птица отлетела подальше.

— Эй! Это не смешно!

Я рассмеялся.

— По мне, так смешно.

Я пошел дальше.

Долго я прокладывал путь через болотистую местность. Случайный порыв ветра показал мне тропу, скрытую туманом. Затем или я прошел этот участок, или туман вновь закрыл его. Время от времени я слышал обрывки мелодии — с какой стороны она доносилась, сказать не мог, — медленной и несколько величавой, исполняемой на инструментах со стальными струнами.

Но только я пробился туда, меня поприветствовал голос откуда-то слева:

— Странник! Остановись и взгляни на меня!

Я осторожно остановился. Хотя ни черта не сумел разглядеть в тумане.

— Привет, — сказал я. — Ты кто?

К тому времени туман на мгновение разошелся, и я увидел огромную голову, громадные глаза — на уровне моих. Все это принадлежало обладателю гигантского тела, по плечи утонувшего в трясине. Голова была лысая, кожа белая, как молоко, фактурой под камень. Темные глаза, вероятно по контрасту, казались еще темнее, чем были на самом деле.

— Ясно, — сказал я тогда. — Ты слегка влип. Руки можешь высвободить?

— Если сильно поднапрячься, — донесся ответ.

— Ну погоди, я поищу что-нибудь прочное, за что ты мог бы ухватиться. Тебе придется хорошенько поработать.

— Нет. В этом нет необходимости.

— Не хочешь вылезать? Я думал, ты потому так и орал.

— О нет. Я просто хотел, чтобы ты взглянул на меня.

Я подошел ближе и всмотрелся, поскольку туман опять начал сгущаться.

— Порядок, — сказал я. — Я тебя увидел.

— Чувствуешь, каково мне?

— Не совсем — если ты не хочешь помочь себе сам или принять помощь.

— Какой смысл мне освобождаться?

— Ты спросил. Ты и отвечай.

Я развернулся, собираясь уйти.

— Постой! Куда ты идешь?

— На юг, чтобы выступить в моралите [25] Моралите — в средневековом западноевропейском театре: представление нравоучительного характера с аллегорическими, олицетворяющими различные добродетели и пороки, персонажами. .

Тут из тумана вылетел Хьюги и уселся на голову. Капнул на нее и рассмеялся.

— Не теряй времени, Корвин. Здесь намного меньше, чем видно глазу, — сказал Хьюги.

Губы гиганта выговорили мое имя. Затем:

— Он действительно тот самый?

— Он это, он, все в порядке, — отозвался Хьюги.

— Слушай, Корвин, — сказал утонувший гигант. — Ты будешь пытаться остановить Хаос, верно?

— Да.

— Не делай этого. Не стоит. Я хочу, чтобы все кончилось. Я желаю покончить с этим состоянием.

— Тебе предлагали помощь. Ты меня отшил.

— Освободиться, но не так. Положить конец всему.

— Это легко устроить, — сказал я. — Нырни с головой и вдохни поглубже.

— Я говорю не только о личной смерти, но и о конце всей этой глупой игры.

— Полагаю, вокруг еще есть кое-какой народ, который предпочитает иные решения этой проблемы.

— Пусть и для них все тоже кончится. Придет время, и рано или поздно они окажутся в моем положении и будут чувствовать себя точно так же.

— Значит, обретут такое же мнение. Всего хорошего.

Я повернулся и пошел дальше.

— И ты тоже! — крикнул он мне вслед.

Пока я ковылял, меня нагнал Хьюги и уселся на посохе.

— Славно сидеть на ветви старого Игга, когда он больше не может… Ой-ей!

Хьюги подпрыгнул в воздух и сделал круг.

— Жжет лапы! Как он это сделал? — крикнул он.

Я рассмеялся:

— А вот так.

Несколько мгновений Хьюги порхал вокруг, затем добрался до моего правого плеча.

— Ничего, если я отдохну здесь?

— Валяй.

— Спасибо. — Он уселся. — Голова, знаешь ли, и вправду ума палата.

Я пожал плечами, и Хьюги расправил крылья, чтобы сохранить равновесие.

— Он нащупывает кое-что, — продолжил он, — но движется не туда, обвиняя мир в собственных неудачах.

— Нет. Он не нащупал даже, как выбраться из грязи, — сказал я.

— Я в философском смысле.

— А, ты про эту грязь. В этом смысле у него совсем плохи дела.

— Проблема заключается целиком в самой личности, в ego и его внедрении в мир, с одной стороны, и в Абсолюте — с другой.

— А, даже так?

— Да. Видишь ли, мы мыслим и живем на поверхности событий. Иногда кажется, что мы действительно можем воздействовать на вещи, и это кладет начало борьбе. Это большая ошибка, потому что порождает желания и формирует неистинное ego, в то время как просто существования должно быть достаточно. Далее это все ведет к прочим желаниям и к еще большей борьбе, и вот ты сидишь в ловушке.

— В грязи?

— Можно и так. Нужно сосредоточить видение на Абсолюте и научиться игнорировать миражи, иллюзии, обманное ощущение индивидуальности, которое уводит в сторону, словно обманный остров сознания.

— Во мне уже жила обманная личность. Она чертовски помогла мне стать тем абсолютом, которым я сейчас являюсь, — самим собой.

— Нет, и это тоже обман.

— Тогда тот я, что сможет существовать завтра, поблагодарит меня за то, как я поступаю с нынешним.

— Ты ошибаешься в сути. Тот ты тоже будет обманным.

— Почему?

— Потому что по-прежнему будет полон желаний и борений, что отделяют тебя от Абсолюта.

— И что в этом неправильного?

— Ты остаешься один в мире неведомого, мире явлений.

— Мне нравится быть одному. Я в полном восторге от себя самого. А разные феномены я просто обожаю.

— И все же Абсолют всегда будет там, взывать к тебе, вызывая беспокойство.

— Хорошо, значит, нет нужды спешить. Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Твой Абсолют примет форму идеалов. У каждого есть пара-тройка идеалов. Если ты говоришь, что мне следует следовать им, то тут я с тобой согласен.

— Нет, они — искажение Абсолюта, и то, о чем ты говоришь, еще большее борение.

— Это — да.

— Я могу предположить, что тебе еще многое следует узнать.

— Если ты говоришь о моих грубых инстинктах самосохранения, то забудь об этом.

Тропа начала забирать вверх, и мы вышли на гладкую, ровную прогалину, почти что мощеную, хоть слегка и припорошенную песком. Музыка стала громче и продолжала усиливаться, пока я приближался. Затем сквозь туман я увидел смутные силуэты, двигающиеся медленно, ритмично. Через мгновение я сообразил, что они танцуют под музыку.