Максим Макеев - На дальнем кордоне

Последний блок представлял собой список. Список участников, Игнатьевых и мурманов, и список погибших викингов. Имена их тоже Смеяна вызнала. Ну и последним шел текст к потомкам:

«Потомки! Помните! Какой ценой жизнь ваша и счастье было завоеванно! И пройдя здесь, поклонитесь воинам павшим, и Одину-Перуну, покровителю их. Вечная память павшим! Вечная слава живым!»

Я зачитал текст, вместе с именами. Ответом было торжественное, гробовое молчание. Торир, кажется, даже прослезился. Да и остальные мурманы кривили морды, комок к горлу не подпускали. Сильно пробрало из такое отношение к воинам своим погибшим, да и к ним.

Мы с дедом взяли со стола восемь больших болтов и гаев, вопросительно посмотрели на Торира и Ярослава. Те бросились помогать. Вместе прикрутили железную набпись на подготовленную литую глинянную плиту. Все происходило в полном молчании, только флаг, воткнутый дедом в землю, трепыхался на холодном ветру.

Теперь у идола в подножие появилась еще одна, наклоненная плита с памяткой, помимо могильного надгробия Первуши с братьями. Мы опять встали возле стола, Торир пришел в себя, стоял слегка мрачный и грустный. Я продолжил:

— В честь победы славной, здесь, у места силы Перуна-Одина, решили мы дать каждому частичку силы той.

Дед взя фанерку, и начал читать:

— Торир, сын Олафа.

Главный мурман встрепенулся, в легком недоумении подошел к деду. Тот достал металлический полированный браслет. На нем была надпись, и символ войск связи, только из в центре этого символа красовалась отполированное стекло, полученное от молнии на этом самом месте. Надпись гласила: «Славному воину, Ториру, сыну Олафа, вождю мурманскому, в честь победы над данами у деревни рода Игнатьевых. Год 858 от Рождества Христова, 23 Октября.»

Мы закрепили браслет на руке у Торира. Тот с религиозным трепетом рассматривал рисунок, надпись, полированную черную бусинку стекла. Мы продолжили:

— Ярослав, сын Рубена.

Процесс повторился, только надпись была не вождю, а воину и переводчику. Пошел конвейер награждений. Осталось девять браслетов. Три для раненых, которые у нас оставались, мы их сюда не взяли, чтобы раны не теребить. А шесть были в специсполнении. У них к черному кусочку стекла добавилаяь красная же стеклянная окантовка, и надпиь была немного другая. Она гласила примерно следующее: «Потомкам славного воина мурманского, на вечную память о славной битве с данами. Будьте достойны своих предков!». Понятно, что все они тоже были именные. Их мы торжественно передали Ториру, объяснили, что это для сыновей, отцов, братьев и дядьев тех, кто не дожил до победы. Суровый воин Торир бережно, как младенца, взял специальную коробку с браслетами, поклонился неглубоко нам с дедом (!), и поклялся передать родичам погибших. И еще раз поклялся в вечной дружбе.

Нашим жителям, Игнатьевым, мы выдали браслеты с аналогичной набписью. Для всех, кроме меня и деда это был сюрприз. Теперь все прониклись торжественностью момента, и ожидали конца церемонии.

— На этом прощаемся с союзниками нашими, и желаем им доброго пути! Добраться до дому, не пасть под ударами врагов, а если и пасть, то смертью славной! Да прибудет с вами Перунова Сила! И весной ждем в гости.

Народ еще раз прокричал радостно, и строй распался. Мужики собрались в кучку, стали обсуждать новые цацки. Длилось это не долго, Торир быстро прекратил обсуждения, и повел народ в деревню. Мы разве что напрягли их стол помочь перенести. По дороге в деревню дед сказал:

— Надо и сыновьям моим такую табличку сделать.

— Ага, правильно это будет. Пусть все в веках знают, — и стал продумывать, что изобразить на ней.

В лазарете, где лежали трое раненых, Кнут, Инвар и Гуннар, торжественная церемония повторилась. Раненые чуть просветлели, до этого лежали мрачные. Не очень они хотели оставаться с нами. Но выбора не было, Торир приказал, да и сами они понимали, что в походе и бою раненые только обуза.

У лодки в заводи начали мы прощаться. Мы опять торжесвенно, устроили им салют из огненных стрел. Тут даже детские арбалеты пригодились, красиво получилось. Опасно для глаз, все же стрела обмотанная тканью, пропитанной скипидаром и смолой, ни разу не сигнальная ракета, но красиво.

Мужики еще раз получили культурный шок, и стали прощаться с нами. Мужиков, меня, Буревоя, и Кукшу, они обнимали, девушкам нашим кланялись (!) чуть не в ноги. Мелких трепали по голове. Ярослав, правда, отличился. Приперся с букетом листьев красивых из леса, и сунул, покраснев, его Веселине. Та покраснела не меньше его, но букет взяла. Тот радостный рванул на лодку.

Торир подошел ко мне, еще раз, уже без переводчика попрощался и подтвердил клятву. Я хоть и понял мало, но жестами да интонацией он все сумел передать. Я тоже подтвердил наши договоренности, и пожелел доброй дороги. Надеюсь, к весне мурманы не забудут о своих обещаниях.

Через два часа судно мурманов скрылось за горизонтом. Мы стояли на берегу и переговаривались:

— Эх-х-х, даже скучно как-то стало… Торир меня мечом обещал научить сражаться, — произнес Кукша, всматриваясь в водную гладь.

— Ничего, вон, у нас три вояки остались, с ними потренируешься, как выздоровят.

— Сергей! Кукша! Буревой! Давайте в дом, холодно уже, — послышался голос моей супруги.

— И впрямь похолодало, — произнес дед, — пойдемте. А то понедельник, работать надо.

— Не, не понедельник, четверг, — сказал я, — мы же год поменяли, я пересчитал дни недели, получается сегодня четверг. Четверг, седьмое ноября, восемьсот пятьдесят восьмого года.

По дороге к дому объяснял им, как отсчитывал от известного мне времени дни недели. Народ от масштабов проникся, но не сильно. Тут у нас уже все привыкли к разного рода чудесам, не то что мурманы.

Остаток времени до зимы готовили деревню и хозяйство к морозам. Трактором пока старым обходились, носили руду, убирали деревню, даже один раз еще за рыбой сплавали, пока лед не встал. Корка-то у берега уже появилась, но сейнер наш паровой прошел.

Я же прикидывал последствия появления тут мурманов. Все они делились на внутренние, внешние, вероятные и достоверно известные.

К внутренним последствиям я отнес психологические изменения в коллективе. Люди стали гордые, и бесстрашные. Хорошо, что не чванливые, но носы позадирали. Наша деревня по сравнению с приехавшими вояками была оазисом в пустыне. Одежка справная, оружие, дома, производство, да и запасы. Есть чем гордиться. Тем более, когда здоровые мужики вооруженные ходят по селу чуть не на цыпочках, в рот заглядывают, да по команде строем ходят. Бесстрашие появилось после победы над данами. На свою голову научил их считать, так они прикинули, что одиннадцать мурманов и семеро наших, включая Веселину, перебили чуть не в три раза больше народу, и решили, что теперь им море по колено. Надо по зиме остудить горячие головы своих родичей. Потому что достоверно известно, что переоценка собственных сил ни к чему хорошему не приведет. А вероятно — так и вообще погубит наше село.