Максим Макеев - На дальнем кордоне

— Хорошая штука, только песка много летит, — Буревой почесал бороду, — да надо ее на плуге твоем опробовать.

Пришлось тащится еще и за плугом. Благо, после всех усовершенствований, я его один принести мог. Его тоже заточили, прошли несколько метров на пробу, вроде легко идет. Буревой выбрался из сбрую, в которую впрягались для волочения плуга, и постановил:

— Сегодня бабы закончат с огородом, потом сеять будем, — дед взял горсть земли, помял в руках, — вон земля какая славная, лягушки вот-вот петь начнут…

После всех моих мытарств с инвентарем, мысль о вспашке плугом лаптевым приводом уже не внушала столько ужаса как раньше. И, как оказалось, зря.

Ад начался ровно по расписанию, то есть в пять утра на следующий день. Я проснулся от шума со стороны заводи. Прислушался — дед оказался прав, орали лягушки. Сон не шел, да и светлеть уже начинало слегка. Пошел умываться, встретил Буревоя, который шел на поле, шаманить собирался, насколько я понял, проводить ритуалы свои, повышающие урожай. Ну вот такая тут агротехника.

К рассвету вся деревня, кроме двух мелких, которые стояли в дозоре, собралась на поле. Началось боронование, чтобы убрать камни, ветки, корни. За день справились, таскать утыканную гвоздями решетку было легче чем, бревно с сучками, мне так местные сказали. Да и качество было получше, как авторитетно заявил дед.

А в следующие дни я осознал, что такое безысходность. Бурлаки на Волге, с известной картины и из не менее известного стихотворения, по сравнению со мной были образцом оптимизма и веры в будущее. «А кабы к утру помереть — так лучше было бы еще». Ишь ты, к утру. Я помереть собирался уже к обеду. Да и все остальные тоже. Причем перед этим хотели прибить меня. Ну или на крайний случай заставить таскать мои «изобретения» в гордом одиночестве, пока я сам не сдохну. А все из-за стереотипов! Ну зачем я полез к дедовскому ралу со своей модернизацией! Веками ведь отработанная технология! Нет, вспомнились картинки, на которых трактора тянут за собой целую батарею плугов, решил что в этом что-то есть. Идиот. Еще и на перекуре, пока точили лезвия плугов, умудрился ляпнуть, что наверно с тремя или с двумя плугами было бы легче. Местные, сидящие на земле в попытках отдышаться, начали поглядывать на меня как на врага народа. Заткнулся, от греха подальше.

Посевная принесла самые большие потери моему гардеробу. Кроссовки сдохли на второй день вспашки. Не сильно дольше проходили джинсы и одна из маек. Меня нарядили под местного, в рубаху, штаны и лапти с обмотками, подвязали веревками. Лапти скользили, стало еще трудней и неудобней. Последний день нашей вспашки представлял собой зомби-аппокалипсис в отдельно взятой деревне. Серые, грязные, в осунувшимися лицами, еле передвигающие ноги люди, с детьми шатались по лесу. Все молчали, не в силах даже языком ворочать. Также молча устроили баню, молча помылись, молча разошлись по домам. Лишь бы не подпалили меня, вместе с палаткой и моим сараем. В отместку, так сказать, за принесенные страдания. А нам еще боронование по новой проводить. Потом сеять — дед будет, он спец в этом деле — потом опять бороновать.

Но справились. Чуть не надорвались — но справились. Боронование после вспашки прошло легче. День передыху, пока дед разбрасывал семена. Разбрасывал как на картинке, из лотка, что нес перед собой. Мы только новое зерно подносили. Заборонили сверху семена еще раз. Пригладили поле, таская небольшое бревно. Сюда я с модернизацией не лез, поэтому наверно и получилось легко и непринужденно.

Потом бабы досажали все на огороде. Получилось много помидоров, огурцов, кабачков — их из семян растили. Лучше бы картошки побольше получилось. Солить все это на зиму нам все равно не чем. Пачка моей соли уже закончилась. Осталось чуть только в походной солонке, да перец из нее же почти не использовали.

И начался праздник. Мы сделали это! На радостях бабы даже хлеба напекли, из остатков посевного материала, которые забраковал Буревой. Расщедрился — отдал остатки соли. Нажарили рыбы, надергали травы и корешков в лесу съедобных. Достали остатки бутылки с водкой — одну бутылку пока не распечатывали. Опять же, угощали какого-то местного бога, ответственного за урожай. Хорошо посидели, даже на ночь задержались, сидели у костра, вели с Буревое беседы по поводу сельского хозяйства.

— Ты, Сергей, вроде правильно сделал. И испытывали мы с тобой плуг этот, нормально было. Но бабы-то наши его не тянут, сил у них поменьше, — дед помешал костер палкой, — вот и замаялись. Зато все, что запасли на семена, посадили. Если боги дадут хороший урожай, да сами постараемся, зиму спокойно проживем. Так что ты не расстраивайся…

— Да я, Буревой, и сам теперь понял, что не на нас рассчитывать надо было, а на самый слабый «экипаж», — это слово он знал уже — сделали бы по три лезвия на плуг, легче было бы. Да и колеса надо было не сбоку ставить, а чуть вперед, они нам только мешали. У нас, в моем мире, там машинами поля пахали, я у них форму плуга вспомнил, решил такую же сделать. Ну или близко к тому, — налили по последней рюмке водки, выпили, закусили рыбой, я продолжил — машины те сильные очень были, одна — как пол-тысячи коней.

— Ух ты! Прям как пол-тысячи! Это ж сколько вспахать можно! Вот бы нам такую, — дед хитро посмотрел на меня.

— Да не, нам она тут без надобности. Для нее топливо, ну горючее…э-э-э-э, масло специальное надо, нефть зовется, его из земли добывают…

— Земляное масло? — прервал меня дед, — у нас привозили такое, черное, да вонючее. На озерах иногда всплывает, его собирают от хвори всякой.

— Ну да, наверно оно. Так вот, масла того много надо, да очистить его надо, обработать особо. Да и жрет эта машина масла, нефти то есть, бочку за час, а то и больше. И запасные части к ней нужны, и сноровку особую иметь надо, и резину… Много чего. А у нас тут вон кожа заканчивается, сам говорил, да лес весь в округе дрова скоро вырубим — нет ни сырья, ни сил. Были, кстати, такие машины, на дровах работали, точнее — на пару, воду дровами или углем специальным грели, в пар превращали, пар тот крутил колеса. Так вот про нефть, ее ж глубоко из земли добывают, да огромные железные заводы ставят, чтобы в топливо то самое превратить.

— Так может такую, на дровах сделаем?

— Туда тоже железа много надо, да крепкого. Пара много — давление большое, не держит тонкое железо. Такие машины у нас в основном по рельсам ездили. Да и дров они много потребляли, леса много рубить придется.

— А рельсы — это что? — дед старался мои незнакомые слова запоминать, мало ли что.

— А ты видел их, только короткие. На них та железяка стояла, которая силу Перунову приручает, на «плато». Только их длинные делали, и по ним машины катались, много груза везли. Поезда звались. Рельсы ведь гладкие, катить легче, чем телегой или тачкой катать.