Серж Брюссоло - По образу дракона

— Не туда! Не туда! Обратно! — закричал испуганно Нат.

Он забился в руках отца, но хватка только стала еще тверже.

— Слушай! — выдохнул Родос едва слышно. — Мы не успеем добраться до пещер, слишком поздно, вот-вот хлынет дождь. Ты должен выполнить все, что я себе скажу, ты понял меня?

Нат кивнул. Его веки конвульсивно дергались от рыданий — бесслезных рыданий гидрофоба. Он всем телом ощущал, как бьется сердце его отца. Теперь они двигались под темным навесом тучи. Когда Родос опустил его на землю, мальчик увидел, что они вернулись к пирамидальной гробнице, возле которой они проработали не разгибаясь все утро.

— Смотри! — приказал Родос, лихорадочно сверкнув глазами. — Сейчас ты пролезешь внутрь через эту расщелину. Ты достаточно мал, и если скрючишься хорошенько, то сможешь там поместиться. Мешок укрой своим телом, его ты потом отдашь своей матери. Никому его не показывай! Когда начнется дождь, заткни уши, закрой глаза и жди. Не выходи, пока солнце не высушит песок. Ты понял? Не раньше! Потом возвращайся к скале, но постарайся, чтобы тебя никто не увидел. Ты все понял? Ну, давай быстрее!

— А ты? Ты?

Не отвечая, Родос поднял его до уровня щели на середине высоты гробницы. Нат забился.

— А ты? Куда денешься ты? Там слишком тесно для двоих…

— Не беспокойся об этом. У нас, у взрослых, есть одна уловка. Нет времени объяснять! Ничего не забудь! Мешок!

Нат ощутил легкое прикосновение отцовских губ, и это его испугало, потому что обычно Родос не позволял себе подобного проявления чувств. Затем щель надвинулась на него, и он оказался внутри гробницы, ободрав плечи, руки и колени. Здесь, под сводом пирамиды, царила ночь; Нат сидел верхом на одном из саркофагов и не мог переменить положения, настолько пространство было тесным.

Снаружи Родос при помощи гальки спешно заделывал щель, стараясь не оставить ни одной бреши, сквозь которую могла бы проникнуть вода. Как только он закончил, раздался такой раскат грома, что основание гробницы содрогнулось, и тут же по стенам ударил дробный перестук, который Нат сразу распознал: это был шум дождя. Услышав, как застонал Родос, Нат закрыл уши руками. Но его ладони были не достаточно плотны и не могли заглушить криков боли, невыносимых воплей агонии, что еще целый час доносились снаружи.

Шквал бушевал над гробницей всю ночь, потом день, потом еще одну ночь. Нат свернулся калачиком на крышке саркофага. Камни, хоть они и были обернуты в два слоя ткани, впивались ему в бока. Сорок часов подряд он прислушивался к шуму дождя. Миллионы капель, что обрушивались на его убежище как миллионы когтей. Порой он чувствовал, что сходит с ума. Нат не сомневался: этот бесконечно терпеливый ливень в конце концов разрушит гробницу. Под потоками воды пирамида начнет ветшать, а ее стены будут становиться все более хрупкими. И вот, капли уже просачиваются сквозь них с такой же легкостью, как сквозь намокший лист бумаги.

Нат дрожал от холода, задыхался в темноте. Его тело, лишенное укрепляющей световой подпитки, все больше слабело. Он почти умирал, и смерть эта была тем более нелепой, что он продолжал сжимать в руках свое сокровище — отражающие камни, бесполезные в отсутствии света. Им снова овладел приступ сухих рыданий, а затем усталость взяла верх, и он провалился в сон. Нату приснилось, что саркофаг открывается, и мумия карликового бога хватает его за горло и утягивает в свой ужасный гроб, чтобы наказать за кражу камней.

После нескольких часов сна его разбудило ласковое ощущение солнечного тепла на плече. Нат настолько ослабел, что был вынужден ждать, пока его организм не превратит световой поток в питательное вещество. Золотистый луч проникал сквозь трещину и рассекал мрак склепа безупречно прямой линией, словно проведенной по линейке. Нат перевернулся на спину и подставил свой живот под прикосновение этого нежного пальца.

Достаточно набравшись сил, Нат поднялся на цыпочки и толкнул торфяную пробку, которой Родос закупорил узкую щель. Она покачнулась и выпала, рассыпаясь на части. В гробницу хлынул поток ослепительного света. Нат просунул голову в образовавшуюся брешь и позвал отца. Он сам не знал, зачем сделал это. Наверное, он не хотел признавать правду. Наверное, хотел убедить себя, что все случившееся было лишь дурным сном…

Было около полудня; солнце высушило верхний слой песка, покрывавшего долину, но здесь и там еще оставались широкие участки влажной земли, похожие на большие цветы с ядовитыми лепестками. Нат счел за благо развернуть два светоотражающих камня и из укрывавшей их просмоленной ткани смастерил себе кое-какую обувь. Покончив с этим, он поискал, что еще надо сделать, — только для того, чтобы потянуть время, — но, ничего не придумав, стал выбираться из гробницы.

Несмотря на солнце, дул свежий ветер, и ясно ощущалось, что живительное явление огненного светила есть не более чем приступ агонии, последний вызов сезону дождей, некая бравада. Нат спрыгнул на землю, испещренную мелкими кратерами. Слипшийся после дождя песок под его пятками заскрипел и пошел трещинами. «Отец?» — позвал Нат еще раз.

А потом он увидел… это.

Он ожидал чего-то подобного, но все же не смог сдержать крика ужаса.

Родос успел добраться до склона дюны в надежде спрятаться в песок, как это обычно делали следопыты, застигнутые плохой погодой. Но ливень не оставил ему времени зарыться в землю. Дождь обрушился на него, побежал по его коже смертоносным потоком. Каждая его клетка, привычная к жажде, начала впитывать воду как губка, растягиваясь все больше и больше, пока не разрывалась совсем. Его тело утратило твердость, кожа раздулась под действием этих чудовищных дрожжей. Конечности и торс утроились в объеме, превратив богатыря Родоса в нечто ужасное, в бесформенную студенистую медузу, в человекообразный пузырь с полупрозрачной кожей, сквозь которую в глубине просвечивали кости.

Нат сделал три шага назад, не отрывая взгляда от этого скелета, который словно эмбрион плавал в желеобразной плаценте. Расширенными от шока глазами он напрасно пытался различить черты лица, рот, нос… Нат не видел ничего, кроме колышущейся массы, переполненной влагой, после того, как внутренние органы лопнули один за другим словно надутые воздушные шары. Губка… Родос превратился в человеческую губку. Его организм, которому обычно достаточно было одной капли на кончик языка, чтобы восполнить запас жидкости, не перенес дождя. Предел насыщения был пройден, и тело разорвалось на сотни частей, в которых дождевая вода смешалась с плотью.

Нат попятился, не в силах заставить себя отвернуться от этой… кучи, от этой массы, которую смерть настигла на склоне дюны, и вид которой порождал в нем сострадание, смешанное с отвращением.