Елизавета Тьма - Господин Вечности [СИ]

Ужас пожирал, пропитав собой всё, пробираясь в самое моё "Я", не оставляя кроме себя ничего больше. Растворяя меня в себе, лишая способности сопротивляться…

Ветер сжал кулаки. Меня отбросило с такой силой, что мир вокруг исчез…

…Открыв глаза я уставился в потолок. Сел на кровати. Сжал руками виски. Майка, в которой я спал, оказалась насквозь мокрой. Меня всё ещё колотило. Пришлось сцепить зубы покрепче, чтобы эти предатели не стучали.

Ноги не держали, пришлось ползти на четвереньках, и путь до ванной комнаты казался ужасно длинным. Поочерёдно ледяная и горячая вода привели меня в чувство. Не знаю, сколько я тут трупака изображаю. Наверное, уже час, может и больше. Поначалу казалось — вообще вечность. Так же как вечность длился пережитый кошмар, без конца и края… От воспоминаний передёрнуло. Никогда раньше не переживал такого… даже не скажу чего. Как будто мгновенье смерти, растянутое в вечность.

И я там почти умер. Если бы не Ветер…

Ветер был мёртв. Я знал это, понял как только заглянул ему в лицо. Моя душа — его храм, поэтому я знаю… как никто другой знаю, что мой смертный бог — мёртв. Вот только… Смерть бога — не то же самое, что смерть любого другого существа. Совсем не то же самое…

Что же теперь делать? Как собирать его по кускам, возвращая по капле душу? И где искать эти осколки ледяной души, разбросанные по сотням миров и, возможно, времён?

Потянувшись было к брату, передумал касаться души. Вместо этого оделся и направился к нему в комнату. Дверь оказалась закрыта и на стук он не отзывался. Подумаешь, у меня ключ есть. Вану о том, куда запасной ключ делся знать вовсе не обязательно. Я и Шона, чьи покои рядышком, тоже обделил. Так, на всякий случай.

Апокалипсис лежал на полу в паре метров от кровати.

Помянув всех демонов разом, я бросился к брату. Он дышал. Еле-еле. Пульс едва прощупывался, сердце, кажется, судорожно пыталось не остановиться. Не холодный даже, а ледяной. И весь взмокший. Ван умирал.

В оставленную распахнутой настежь дверь заглянул Шон.

— Зови папу! — заорал я, чувствуя, как от ужаса у меня немеют руки.

Шон не заставил повторять дважды. Но мне всё равно показалось, что прошла вечность, прежде чем в покои светлого вбежал перепуганный отец. С одного взгляда оценив его состояние, папа подхватил Вана на руки и отрывисто бросил нам с Шоном:

— В лазарет! Быстро! Разыскать фельдшеров, всех! Бегом!

Мы сорвались с места ещё до того, как отец договорил.

…Кошмар кончился только под вечер. Уставшие бегать из угла в угол близнецы сидели под дверью. Их больше всего бесило собственное бессилие. На исходе десятый час с тех пор, как Вана, прямо скажем, из Посмертия вытаскивают. Я просто лежу на диване и тупо смотрю в потолок.

В отсутствие света, тьмой Вана накачали под завязку. И как ар'Грах, светлый легко принял тьму, будто родную стихию. Источником служил Ильен, я — проводником. Здесь не было всего что нужно, нам приходилось идти на разные риски, чтобы вытащить уже шагнувшего за грань Вана обратно в наш неприветливый мир. Кроме нас было ещё пятеро фельдшеров-тёмных.

Не соображаю уже от усталости и ничем больше не могу помочь. Только не могу перестать неслышно шептать Небу молитву. Не оставь своих сыновей и на земле, Небо великое. Не дай моему брату умереть. Не дай умереть. Не дай…

— Ваше высочество…

Скосив взгляд, я увидел стоящую рядом миловидную девушку с подносом в руках. Запахло чем-то вкусным. Меня замутило.

— Ваше высочество, вам надо поесть…

— Не хочу, — поморщился я.

— Воробей, тебе необходимо поесть. — Шон сел на краешек дивана, подвинув мои ноги. — Ты ведь столько сил потерял. Давай, хватит изображать диванный коврик. Я для тебя пирожные достал. Знаешь, как сложно было их здесь найти?

— С клубникой? — заинтересованно взглянул на брата я.

— И сливками, — кивком и улыбкой подтвердил Шон.

— Уговорил.

Пока я кое-как отдирал себя от дивана, принимая сидячее положение, девушка успела расставить всё на кофейном столике и куда-то испарилась.

Оказалось вкусно, а компания в виде старшего брата отвлекла от тяжёлых мыслей.

Закончив с завтраком, я некоторое время смотрел в пустоту перед собой, потом повернулся к брату. Он оборвал себя на полуслове.

— Шон, ты меня прости, если что не так было… за всё. И за то, что я над тобой издевался всю жизнь, — попросил я.

— Да ты с ума сошёл?! — старший брат скривился как от боли, обнял меня за плечи своей здоровой ручищей. — Да я же жить не смогу без твоих подколок. Зачем я тебя иначе бы провоцировал всю жизнь? Без твоей "я мстю и мстя моя страшна" — просто скучно! Ты же такой забавный, когда злишься. Эдакий боевой воробей…

— Ну всё, тебе кранты! — зловеще пообещал я. — За "боевого воробья".

— Орёл! Только мелкий, — тут же усугубил своё шаткое положение братец. — О, я знаю этот взгляд! Уже боюсь заранее, — едва справляясь со смехом, объявил Шон.

— И правильно делаешь, — сощурился я, выдав одну из своих пакостливых улыбочек.

Тут из комнаты, откуда меня выгнали пару часов назад, вышел отец. Стало не до взаимных подколок.

— Выжил. Пока что, — устало произнёс второй император. — Вытянет ли — уже другой вопрос…

— К нему можно? — поинтересовался Данька.

— Мы просто рядом посидеть… — просительно добавила Манька.

— Идите, — махнул рукой папа. — Хуже от этого не будет.

Шон ушёл вслед за двойняшками, а папа занял освобождённое братом место. Ну вот, опять не дадут обивку дивана поизображать.

— Ты не пойдёшь? — спросил отец.

— Они все выдохнутся через пару-тройку часов, — ответил. — Тогда я их повыгоняю, чтобы отоспались. А пока что… слушай, пап, у тебя ещё силы остались? — кое-что вспомнив, спросил я.

— Смотря для какой цели, — осторожно отозвался отец.

Закатав рукав рубашки, я продемонстрировал отцу шрам на предплечье.

— Косо срослось, что ли… Мало того, что доспеха нет, так ещё и рука болит.

Папа нахмурился, провёл пальцами по татуировке.

— Этого я не предусмотрел, — пробормотал отец, сосредоточенно изучая испорченный артефакт. — Пойдём-ка ко мне, я попробую исправить.

Пол под ногами изображал из себя палубу корабля в страшный шторм, но до папиных покоев я всё же добрался. Папа вручил мне две белые капсулы и стакан с какой-то шипучей, невкусной фигнёй. Я покорно выпил.

— Рубашку снимай и на диван ложись, — потребовал папа.

Пока я расстёгивал пуговицы, успели занеметь кончики пальцев.

— Что это ты мне дал? — поинтересовался я, укладываясь на диван так, чтобы рука с татуировкой была наверху.

— Обезболивающее и снотворное, — честно признался папа, положив полотенце мне под локоть. Походу, крови должно быть не мало.

— В следующий раз предупреждай про снотворное, — язык начал заплетаться и комната поплыла перед глазами.