Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 17

Фрид вел счет на вощеной деревянной табличке с помощью кинжала.

– Хм. Надо же, как получается… – произнес он с видимым облегчением, подсчитав все числа.

– Шатры и книги стоят неплохих денег. Может хватить на взнос, чтобы тебя приняли в монастырь.

И тогда он сможет мирно прожить остаток дней в молитвах и размышлениях.

На слова Лоуренса Фрид рассмеялся.

– Ха-ха-ха. Я и так достаточно долго прожил здесь, разглядывая лишь небо и пустую степь. Я совершенно не собираюсь тратить деньги вот так, – сказал он, точно юноша, потом глубоко вздохнул. – Я оставил родную деревню, чтобы мечом заработать собственный кусок земли. Сейчас я не могу умереть под крышей. Я Фрид Риттенмайер, член рыцарского ордена графа Зенфилда.

В голосе старого воина была сила, подобающая старому воину.

Слова Фрида, похоже, пробудили что-то в нем самом: он вдруг посмотрел на Лоуренса и сказал:

– Я теперь вспомнил, что я рыцарь. Я забыл принять в расчет самое важное.

– Самое важное? – переспросил Лоуренс, однако Фрид не ответил. Он вернул оставленный на столе кинжал себе на пояс и зашагал в угол не особенно просторной сокровищницы.

Убрав в сторону ящики с оставленными графом шатрами и флагами, он разом сорвал лежащую под ними алую ткань. Лоуренсу в первый миг показалось, что там какой-то выступ, оставшийся еще с тех времен, когда эту подземную комнату создавали, однако под тканью обнаружился еще один деревянный ящик, достаточно большой, чтобы туда мог вместиться взрослый человек.

Не успел Лоуренс мысленно подивиться, что может быть там внутри, как на его вопрос тут же был дан ответ.

Фрид снял с ящика крышку, и свечи осветили силуэт, похожий на коленопреклоненного человека. Это были старые доспехи – полные, с поножами и шлемом.

– Вот.

Фрид взял в руки шлем и с немного тоскующим прищуром погладил небольшие вмятинки на нем.

Быть может, в давние времена эти доспехи сопровождали Фрида на поле боя и не раз спасали ему жизнь.

– Не мог бы ты продать вот это? Я понимаю, они тяжелые, и их трудно взять с собой, но все же.

С этими словами Фрид протянул шлем Лоуренсу.

Шлем был хорошо смазан: он слегка потускнел, но следов ржавчины видно не было. Немного его отполировать – и он будет готов вновь отправиться на поле боя в любой момент.

Прикинув цену, Лоуренс посмотрел на Фрида; тот ответил ему смущенной улыбкой.

– Доспехи, спасавшие мою жизнь в молодости, должны чего-то стоить.

Лоуренс слышал, что, когда юноша покидает родной дом в поисках славы, от того, есть на нем доспехи или нет, зависит, кем он станет – рыцарем или разбойником.

Это как королевская мантия: просто надев что-то столь ценное, человек показывает всем свое высокое положение.

Но правильно ли продавать такое?

Такие мысли крутились у Лоуренса в голове, и он никак не мог подобрать слова.

– …Мне кажется, это… стоит не меньше, чем все остальное вместе взятое… но…

– Мм. Понятно, понятно. Они стоят больше, чем графские флаги и шатры, которые так героически смотрелись на поле боя. Думаю, в этих доспехах я тоже весьма внушительно бы выглядел.

Все так и было, если принимать в расчет только деньги, однако по тону Фрида ясно было, что он имел в виду нечто другое. Как яркая вышивка на алых стягах, которым люди присягали на верность и ради которых рисковали жизнью, так и эти потускневшие доспехи сохранили сейчас лишь малую толику ценности, какую имели прежде.

Как и все, что осталось позади по прошествии времени.

Лоуренс прекрасно сознавал ужасную истину: престиж, сила и тому подобное – все преходяще.

– А-ха-ха. В прежние дни мне бы и в голову не пришло продавать свои доспехи. А сейчас при этой мысли задыхаюсь не я, а торговец. Право же, забавно!

И Фрид хлопнул засмущавшегося Лоуренса по спине.

Быть может, все дело было в неверном свечном свете, но Лоуренсу казалось, что Фрид пытается храбриться.

– …Честно говоря, мне кажется, что на путешествие тебе хватит и без продажи доспехов. А чтобы содержать и дальше этот форт, тебе всего-то понадобится заплатить каменщику и садовнику.

– Нет, все в порядке. Граф произвел меня в рыцари, чтобы я защищал этот форт. Если я уйду, мне и доспехи больше не понадобятся.

В торговле – что в городах, что в деревнях – труднее всего вести дела с упрямыми стариками. Какими бы сговорчивыми они ни казались, они никогда не отходят от своих любимых идей. Лоуренс чувствовал это и во Фриде, но отказаться от мысли переубедить старого рыцаря его заставило тоскливое выражение на лице того.

Фрид и сам не хотел продавать доспехи.

Однако они, окутанные накопившимися воспоминаниями старика, были для него слишком тяжким бременем.

Что он чувствовал, было очевидно.

– Что ж, давай поднимемся и немного выпьем. Раз уж я собираюсь отбыть, сначала хотелось бы откупорить кое-какое винцо.

Лоуренс поддразнил Фрида, сказав ему, что раз тот собирается пить еще до полудня, значит, он по-прежнему так же бодр, как во времена своей юности.

Убрав шлем на место и закрыв ящик, Лоуренс и Фрид покинули сокровищницу и направились вверх по лестнице.

– Я во множестве больших сражений участвовал. То была война, которую еще тысячу лет будут помнить. Я сбился со счета, сколько стрел угодило мне в шлем. Когда вражья секира отскочила от моего доспеха, искры были такие, что меня почти ослепило. Когда я ждал, пока его починят, кузнец сказал – то было благословение Господне, что он выдержал.

Белое вино, которое Фрид достал из погреба и разлил по кубкам, было чуть мутным от осадка. В отличие от дешевых вин, куда добавляют имбирь, чтобы скрыть привкус гущи от давленого винограда, здесь можно было осушить кубок и лишь потом увидеть гущу на дне – признак отменного вина; Лоуренс об этом прежде слышал, но сам никогда не видел.

Это явно не тот напиток, который пьешь, сидя на крыльце и играя со свиньей, пока твои башмаки постепенно лохматятся из-за того, что их клюют куры.

Увидев, что Лоуренс стесняется пить, Фрид расплылся в ухмылке.

– Поистине сам Господь направил ко мне этого юношу, знающего цену вещам!

И он грандиозным жестом поднял свой кубок и осушил его одним глотком.

У Лоуренса не оставалось выхода, кроме как выпить тоже.

Вино было настолько хорошим, что Лоуренсу захотелось позже выплюнуть его во фляжку, закупорить и продать в городе.

– Я мечтал когда-нибудь выпить его с графом, но тут уж ничего не поделаешь.

Внезапно его улыбающееся лицо показалось Лоуренсу вовсе не лицом старика, прожившего в несколько раз дольше, чем он сам, а лицом своего ровесника – нет, даже подростка, по-прежнему жадно впитывающего героические легенды.

Фрид снова наполнил кубок Лоуренса таким прекрасным вином, что оно чуть ли не слепило. Лоуренс, опасаясь, что уже опьянел, спросил: