Кэтрин Пурди - Сжигающее стекло (ЛП)

эмоций абсолютно неизвестных мне людей. Ленка держала меня за руку даже несмотря на

то, что моя персона не была ей по душе, а мне только и оставалось, будто пиявка

присосаться к её ауре, чтобы забыть о чувствах других людей. Моё сердце билось так

сильно, что я стала бояться, что оно вырвется из груди. Подбородок я опустила, а глазами

изучала пол. Хотелось верить, что император меня не заметит.

Всё же, распускать волосы было глупо. Теперь я чувствовала себя маленькой в сравнении

с той судьбой, которая мне предстоит. Я должна быть покровительницей. Я должна

позволить себе общаться с дворянами для того, чтобы понять, угрожают ли они

императору, а не хвататься за юбку Ленки, которую я при этих мыслях отпустила. Я

должна быть Имперской Прорицательницей, но сейчас моё тело дрожит. Угроза

чувствуется везде .

Ауры знатных людей отличались от аур городских жителей. Не потому что их статус был

выше, а скорее потому, что они были более раскованными в этой среде и более

враждебными. Жизнь при дворе заставила их стать мастерами притворства. Тем не менее, того, что я почувствовала, хватило, чтобы к горлу подступил большой комок, который я

тут же сглотнула. Сжав шею, я посмотрела назад, на Ленку и поёжилась от того, как на

меня смотрели окружающие. Как я могу понять: точат зуб они на меня или на

императора?

Сами же дворяне не обращали на меня особого внимания. Без накидки и головного убора, они не признали во мне Имперскую Прорицательницу. Высоко поднимая голову, они шли

вперёд и исчезали за стенами большого зала.

- Соберись, дитя. Помни всё то, чему тебя учили, - Ленка сжала мою руку и заставила

стать ровно.

Захотелось плакать. Чему меня учили? Пока другие Прорицательницы сидели в читальном

зале монастыря и делали себе заметки о том, чем отличается чувство голода от алчности и

желания, мы с Юлией использовали все свои чернила, чтобы играть в «крестики-нолики».

Я прикусила губу, подбородок опустился. Нет, я не буду думать о монастыре. Я не буду

вспоминать последнюю ночь, когда видела его руины и чувствовала запах мёртвых.

Меня снова начало тошнить. Закрыв глаза лишь на секунду, я увидела безжизненное лицо

Юлии, с ранами на ногах, на окровавленных простынях. В носу защипало, а, значит, вот-

вот и я расплачусь. Я должна плакать. Над теми, кого я убила, я пролила слишком мало

слёз.

- Прекрати! – шикнула Ленка, толкнув меня в бок. В её ауре было больше чувства стыда, нежели беспокойства. Я стану публичным позором.

Я кинулась в тень одной из дверей большого зала. Здесь я могла спрятаться от дворян, но

не от воспоминаний.

- Я устала от поездки. Пожалуйста… Я не могу сделать это сегодня. Я не могу идти туда.

- Ты не смеешь противиться своему долгу! – на её коже выступили глубокие морщины.

Так, что она стала похожа на сестру Мирну. – Это не твой монастырь. Ты не можешь

сказать, что тебе плохо и уйти в свою комнату. Ты пойдёшь к императору так, как будешь

ходить каждый раз, когда ты ему понадобишься. А когда справишься, можешь залезть в

ящик. Кровать сделана именно таким способом не просто так .

- Хорошо, - я почувствовала, как мой желудок превращается в камень, издавая

неприятный звук, а под носом появляется пот. Ленка права. Я не могу убегать от этого. Я

должна думать о Кире и Даше.- Просто дайте мне собраться с мыслями.

- У тебя нет на это времени. Иди туда и подай себя достойно! – в тени её лицо выглядело

ещё более худым. Она резко вывела меня из тени и толкнула в большой зал, после чего

исчезла.

Моё сердце стучало, будто залп ружья. Я пыталась стоять прямо изо всех сил, вдыхать как

можно глубже. Серпантин аур дворян становился ближе и давил на меня. К этому

присоединялись и воспоминания о горящем монастыре.

Подумай о чём-то ещё. Подумай о чём-то ещё.

Моё детство дома. Нет, не слишком чёткое воспоминание.

Запах волос моей матери . Розмарин и… не могу припомнить.

Подумай обо мне . Я вспомнила слова Антона, которые он мне говорил.

- Подумай обо мне, - сказал он, когда я чуть не потеряла контроль, находясь на площади, среди людей. Антон сделал то, что я не смогла сделать сама. Он отвлёк меня. Лучше. Он

заставил меня стать самой собой.

Я подняла взгляд на массивный потолок в форме купола в большом зале. Думать об

Антоне.

Потолок был окрашен в рубиново-золотые, синие тона, узоры переплетались между

собой, словно ожившая вышивка. Я поняла, чего там нет. Масляно-карих глаз принца в

зимнем свете Торчева.

Когда я сосредоточилась на Антоне, ауры знати стали спокойнее так, как обычно дирижер

делает спокойнее музыку оркестра. Я удивлённо вдохнула. Это работает.

Я всё ещё смотрела на потолок, желая коснуться узоров, на которые падал свет люстр

рукой; чтобы вспомнить прикосновения Антона и то, как он смог меня успокоить, просто

положив руку на спину.

Выдыхая, я, снова обращаясь в пол, направилась глубже в зал. Два деревянных стола по

разные стороны от входа, протянутые на всю длину, накрытые синей тканью с вышивкой

вечнозелёных елей и ярких свеч.

Я представила Антона в профиль: как он управляет санями, как запрокидывает голову в

восхищении, чтобы посмотреть на блики солнца в снегах на вершинах холмов, или когда

лучи проникали через покрытые льдом ветви плакучей ивы.

Я сделала ещё три шага. Фарфоровые тарелки, кубки из хрусталя, золотая посуда, а сами

вельможи сидят на стульях с высокими спинками, оббитых бархатом. Всему этому

очарования добавлял струнный квартет. Некоторые придворные в полированных сапогах

и кафтанах с золотыми пуговицами, даже вальсировали, вместе со своими женщинами, на

головах которых были либо их дорого расшитые уборы, либо диадемы.

Я вспомнила, как Антон спрыгнул с лошади, как его пальто сверкнуло в лучах света, как

он отвернулся от меня и, можно сказать, доставил в пасть льва.

Чары принца были разрушены. Вместо этого стала кружиться голова от того, какие

чувства дворяне разжигали внутри меня. Вместо мук от голода – взгляд, полный жажды

обжорства, обращенный на первое блюдо. Покалывание у меня под кожей – тёмная

страсть. Их ненависть пряталась за улыбками. Я поймала взгляд женщины, которая была

недовольна тем, что мужчина рядом, на которого она положила своё руку, оказался не

тем, о ком она думала. Позади неё – двое перешептывающихся мужчин. У одного из

которых глаза стали уже сразу после того, как он вдохнул немного нюхательного порошка

из своего кулака. Неподалёку от меня седовласая женщина проводила рукой по

возрастным пятнам на шее, всматриваясь в молочную, чистую кожу дам напротив.