Кэтрин Пурди - Сжигающее стекло (ЛП)

зааплодировал. На его лбу и шее вздулись вены.

Но в некоторой части его беззаботность была неискренней. Я продолжала вытирать слёзы, поражаясь тому, как быстро первая аура, которую я почувствовала, так легко стала

далёкой и непонятной. Я не могла разделить его радости. Его мать только умерла, её

похоронили буквально только что. Почему он не подавлен, хоть я и чувствую какую-то

тоску? Может, это моя собственная тоска?

Лебединая плоть будто попала в кровь и влияла на мои чувства. Как я могу смеяться

также беззаботно, как и император, когда знаю, что там, в монастыре, были сожжены

Прорицательницы, которых я заперла? Я действительно думала, что, если Валко может

выдавить из себя улыбку, то и я могу сделать также?

Тогда я поняла, что, скорее всего, император не хотел смеяться. Это была маска. Маска, чтобы скрыть свою печаль. И, возможно, он обманывал специально, чтобы меня

озадачить. Простая девушка теперь была Имперской Прорицательницей. Человеком,

который намного важнее, чем все те стражи, которые стоят там, за окном.

Я почувствовала, что становлюсь спокойнее, что могу наконец-то повелевать своими

эмоциями. Я ухватилась за это чувство. Я больше не смотрела ни на Валко, ни на Антона.

А, позже, когда император покинул нас, и я собралась уйти отсюда прочь, принц

преградил мне путь, наконец, признав, что я всё-таки существую. Его боли сошлись на

переносице, будто у него что-то болело. Всё, о чём я могла думать – так это о том, как он

бросил меня на крыльце дворца, как не сказал ничего, когда слуга поднёс мясо,

подаренное императором.

- Соня… - начал Антон, не чётко понимая, что хочет сказать.

- Простите меня, Ваше Высочество! – я сделала вид, будто удивлена и впервые за день его

вижу. – Я не знала, здесь ли вы или не существуете в этом мире вовсе.

- Ты должна понять, что… - его глаза сузились, будто от обиды, он выпустил тяжелый

выдох.

Я отвернулась, прервав его. Мне не хотелось слышать, как он оправдывается, почему он

не мог сказать, что мы с ним знакомы.

Я вышла из зала, не оглядываясь назад.

В ночь после того, как от меня ушли горничные, я стояла между прихожей и своей

комнатой, выбирая, где бы лечь. Кровать-ящик казалась чудовищем, который готов меня

съесть. Можно было разместиться на одном из диванов. Но тогда в позолоте и

украшениях этой комнаты я задохнусь так же, как и в стенах моей кровати. В конце

концов, я собрала одеяла и подушки, расстелила на полу под окном. Возможно, зимние

облака рассеются, и я посмотрю на звёзды.

Достав из ранца фигурку Фейи, которую давала Юлии, я поставила её на подоконник и

помолилась. Не потому, что верую. Просто моя подруга была бы этому рада. Печаль от

смерти лебедя до сих пор пульсировала во мне. Но стоило поблагодарить это чувство. Эта

агония подняла меня над аурами дворян, над любыми мыслями об Антоне или

императоре. Именно поэтому Прорицательницы в монастыре для освобождения выбирали

именно боль, именно поэтому потолок кровати Изольды был расцарапан. Ничто так не

избавляет от эмоций, как физические страдания.

Я погладила концы черной ленты, повязанной вокруг моего запястья. Юлию должны

похоронить завтра. Сестры и все остальные. Я скучаю по ним. Сердце будто отбивало

похоронный ритм.

На основании фигурки были капли крови. Я держала её осторожно, чтобы не касаться её.

Хотя именно сейчас я бы не сопротивлялась. Оставаясь на коленях, я накрыла запёкшуюся

кровь подруги.

Меня пронзила ослепляющая боль. Я вскрикнула и содрогнулась, касаясь холодных досок

спальни. Я всматривалась в узоры на стенах, и они расплывались – чувства пронизали моё

тело. Отдохнув, я стиснула зубы и снова коснулась капель крови.

Я хныкала и тряслась, но всё равно не отпускала. Боль Юлии стала отступать,

превращаясь в эйфорию, только тогда я отпустила. На мою бровь опустилась капля пота, когда рука схватилась за идола в третий раз.

Я повторяла это снова и снова, углубляясь в самые тёмные уголки смерти подруги. Если

бы я коснулась этой крови достаточно раз, я бы почувствовала частичку боли каждой из

Прорицательниц и сестёр, когда они умирали.

Звёздный свет мне увидеть так и не удалось. Через несколько часов я лежала в позе

звезды, со слабым дыханием и замедленным сердцебиением. Руки и ноги дрожали,

имитируя то, как Юлия теряла кровь. На моих глазах появились слёзы, когда я коснулась

Фейи снова. Она упала на пол, на расстоянии вытянутой руки. Мои пальцы дрожали, я

почти добралась до неё, чтобы ещё сильнее очернить свои видения. Я едва дотянулась до

богини, но она откатилась от меня ещё дальше. Мои глаза закрылись.

Мои сны не о Юлии. В них – моё предательство императора. Я иду на плаху, а Кира стоит

на крыльце дворца, одетая в накидку и головной убор Имперской Прорицательницы.

Топор падает вниз, к моей шее. И всё, чего касается мой последний взгляд – это сумерки и

синее пальто Антона, развивавшееся на ветру, когда он отвернулся от меня.

Меня разбудил лёгкий стук в дверь. Облака стали мягкими, по-утреннему серыми и

полными. Кажется, будет снег. Я потерла голову, будто это как-то могло избавить меня от

ужасного сна.

Как только стук повторился, я приподнялась на локтях.

- Входите.

- Имперская Прорицательница, я принесла вам завтрак, - дверь приоткрылась. В проёме

показалось лицо девушки, старше меня на год или два.

Я присела. От того, что я ворочалась всю ночь, моя сорочка была вся в складках.

- Меня зовут Соня, - Мне не нравилось, когда меня называли, как подобало по статусу.

В знак согласия, девушка присела. Я смотрела на неё; на то, как её уставшие, но добрые

глаза осматривали мои покои. Я даже прониклась к ней симпатией.

Она открыла дверь шире, её губы изогнулись в робкой улыбке, но я понимала, что это не

всё. Энергия лилась по моим рукам и ногам так сильно, что я забыла и о больной из-за

ночи на полу спине, и о своём горе. Эту девушку переполняла жизнь. А я пила эту

энергию, как путник, пересекавший пустыню Абдара.

- Я Пиа, - сказала она, войдя в комнату. – Твоя служанка. Но я уверена, что ты уже знаешь

об этом.

- Я могу считывать ауру, но не то, о чём ты думаешь, - я вспрыснула и не могла с этим

ничего поделать. Её счастье проходило через меня.

- Я имела в виду свою форму, - она тоже хихикнула, затем указала на свою одежду как на

доказательство, которое могли распознать все дворяне. И для тех, кто когда-либо

прислуживал . Для меня же единственным отличием в её одежде от моих слуг был только

синий фартук вместо серого и иначе убранные волосы.