Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

Но народ не расходился – имя виновника уже знали, в словах Лютавы никому не приходило в голову усомниться. Сомневались только в решении князя. Однако оскорбление богинь, грозящее погубить урожай всей волости, если не всего племени, – вина слишком суровая, чтобы ее можно было простить даже любимому сыну.

Ратиславичи набились в обчину, все гомонили наперебой, стоял шум, люди были взбудоражены и несколько растеряны.

– Ну, что решил, княже? – Молигнева остановилась перед Вершиной. – Виноват твой сын, так давай его сюда. Где он? У матери прячется?

– Не получишь ты моего сына, корова рогатая! – злобно ответила ей Замиля, прибежавшая на шум. – Я знаю, ты сама бы его на куски разорвала! И ты, и эта тоже! – Она кивнула на Любовиду. – Вы всегда Хвалиса хотели извести, чтобы он вашим сыновьям путь не загораживал!

– Чего мы хотели, то тебя не касается, – возразила Любовида.

Она тоже в душе радовалась, что появился законный повод навек избавиться от сына противной хвалиски, а может, и от нее самой. А поскольку Лютомер живет в Острове, то первым наследником Вершины становится Борослав!

– Наши сыновья по кустам не бродят, за девками не смотрят! – продолжала она.

– Ну, может, случайно забрел, заблудился. – Толига попытался выгородить своего воспитанника, но без особого успеха – тому не три года, чтобы заблудиться возле самого городца!

– А то я не знаю, чего твоему чернявому там понадобилось! – возразила Любовида. – На Далянку небось глаза пялил! И в Ярилин день он к ней подкатывался, и в Купалу еще прошлым летом все ноги стоптал, за ней бегаючи, все кусты переломал, и еще зимой все подмигивал ей глазищами своими! Небось и теперь посмотреть хотел, как она там в реке плещется!

– Его не было там! – крикнула Замиля.

– Врешь! А как же Лютава сказала!

– Она обманула! – Замиля глянула на Лютаву, будто хотела взглядом проткнуть насквозь. – Она нарочно указала на него!

– Я вру?! – Лютава чуть не задохнулась от возмущения и порывисто шагнула вперед. В обчине снова поднялся гул. – Да как ты смеешь! Ты кто такая?! Меня, дочь княгини Велезоры, во лжи обвиняешь! Ты, холопка украденная!

– Молчи! – прикрикнул Вершина на дочь, болезненно кривясь, а Замиля закричала, словно ее резали:

– Княже, ты это слышишь? Твою жену в твоем доме оскорбляют! Перед всеми сродниками ты позволяешь это! Чтобы твою жену называли холопкой! И кто – эта девка, эта волчица, которая живет сразу с десятью мужьями и со своим родным братом!

Лютомер шагнул вперед, женатые двоюродные братья Лютавы загудели и тоже подвинулись ближе: это было оскорбление всему роду.

– Ты, князь, свою бабу-то придержи! – рявкнул Богорад. – Что-то я не пойму! Носишься ты с ней, как с яйцом писаным на Радуницу, а она больно много о себе думать стала! Я давно говорил!

– От худого семени не быть доброму племени! – вставил Турогнев.

– Она лжет на моего сына! – кричала Замиля, пока Вершина и в самом деле не собрался заткнуть ей рот. – Я знаю почему! Боится, как бы он ее брату дорогу не перешел! А ее брат – волк, он не живет в роду и не может наследовать отцу!

– В бойники не навек уходят, вернуться недолго! – ответила Молигнева. – Реку перешел, пояс поменял – и ты в роду опять. А вот кто от чужой женщины, от робы безродной, на свет появился, тому князем угренским не бывать! Да хоть бы он из всех сыновей один остался, никогда его угряне не признают! И не надейся, выдра хвалисская!

Ратиславичи опять загудели. Замиля завыла, вцепившись в убрус на голове, согнулась пополам, словно ее поразила невыносимая боль. Этот ее крик действовал на князя сильнее любых доводов.

– Но что же теперь, в омуте топить? – рявкнул Вершина, перекрывая общий гул. – Сын ведь мой!

– Спросим богов: как они скажут, так и сделаем!

– Я знаю, что они скажут! – кричала Замиля. – Всем вам лишь бы его погубить!

– А вот как засухой все хлеба спалит, градом побьет, опять голодными останемся – вот и будет тебе сын! – наседал Богорад. – Сына тогда есть будем, да?

Вершина сжимал зубы от досады, но возражений не находил. Он отлично знал, что князь первым отвечает перед богами и предками за весь род угренский, а значит, еще менее других имеет право нарушать порядок.

– Перед богами все равны! – отрезала Обиляна. – На том белый свет держится.

– Ну, нашалил парень по глупости, с кем не бывает! – Толига единственный, кроме Замили, пытался что-то сказать в защиту Хвалиса.

– Нашел шалость! Это тебе не горшок разбить! – Молигнева покачала головой. – Боги за такие шалости всю землю угренскую благословения лишат, нашлют на нас голод, мор и погибель.

– Да уж лучше бы Далянка за него замуж пошла, давно бы все сладилось! – в сердцах воскликнул Вершина. – Ты, мать, чем меня почтению учить, лучше бы девку высватала! Для кого бережешь? Для своих? Твоим не надо, за твоих ты богов сама попросишь. А Хвалису надо, за него ведь заступиться некому!

– А меня никто спросить не хочет? – с возмущением воскликнул Немига. – Нужен мне такой зять?

– Где он есть-то, Хвалис? – гремел Богорад. – Где прячется?

– Не знаю! – Толига развел руками. – Перуном клянусь, не знаю. Со вчерашнего вечера не видел его.

– Когда к дубу ходили, он был с нами? Ты кормилец, ты следить должен.

– Кормилец! Кормилец до семнадцати годов следит. А дальше он уж сам…

– Не болтай, Толига! Был он с нами?

– Как есть… не припомню. – При всем желании выгородить воспитанника Толига не мог солгать. – Не видал я его. Да я и не смотрел, правда. Не малец он беспортошный, чтоб за ним смотреть…

– А ты? – Богорад повернулся к Замиле. – Куда отрока спрятала, говори!

Младшая жена Вершины отвернулась с оскорбленным видом, и вместо нее ответил сам князь:

– Не ведает она. Сама извелась, не знает, куда подевался. Боится, не нашли ли его…

Он бросил красноречивый взгляд на старшую дочь, которая так и не выпустила из рук свою сулицу, являя собой грозный образ Марениной волчицы.

– Затаился где-нибудь… под корягой! – презрительно ответила Лютава. – Но я его найду! Сей же час в лес пойду и волков на помощь позову! Они его и под землей достанут!

Она сердилась на себя, что позволила какой-то челядинке себя обмануть, и была готова не спать хоть три ночи подряд, но выследить эту дичь, которая однажды от нее ускользнула.

До глубокой ночи князь не ложился спать. Сродники уже разошлись по избам, на все лады обсуждая происшествие, охая, строя разные предположения. Постепенно все успокоилось, стемнело, двери закрылись, народ улегся спать, и только князь все ходил от двери к печи и обратно. Иногда он останавливался около окошка с отодвинутой заслонкой и напряженно вслушивался в ночную тишину, а потом снова принимался ходить.