Кэтрин Валенте - Сказки сироты: В ночном саду

– Едва ли. Это всё привычки, любовь моя, привычки.

Мы отправились в путь к маленькому острову посреди хмурого туманного залива – обычного, со скалистыми пустыми берегами, полными сланца и базальта, украшенного серебристыми моллюсками и тёмно-голубыми мидиями, приросшими к потёртым морем камням. В центре острова была хижина, лишь это выделяло его среди сотен других мёртвых рифовых осколков, дрейфующих в океане. Халуд обменяла флакон своего сердцепламени на карту, и мы, увидев жалкий домишко, объявили цену непомерной. Нам едва ли могли понадобиться сабли, я взяла на берег лишь свою джиннию. Какой дурой я была… Но место выглядело таким пустынным! У несчастной хижины имелась крыша из соломы и листьев – дурно сделанная, беспорядочная и запутанная, точно гнездо. Стены были мазаные и воняли навозом. Она покоилась на распластанных ногах, похожих на лапы пеликана или цапли, когтями вцепившихся в скользкие камни для опоры.

На пороге сидела древняя старуха с полным подолом разинувших створки мидий. Её голова была опущена, так что ни Халуд, ни я не могли разглядеть лицо – спутанная масса пепельно-серых волос ниспадала от макушки до пят. Однако из плеч карги росли длинные чёрные крылья, увенчанные пучками маленьких цепких коготков, напоминавших руки, а от колен начинались кожистые лапы с когтями, походившими на ступни. Перья блестели на солнце и от брызг морской воды. Одежда на ней выглядела потрёпанной и распадающейся: несколько полос животных шкур, сшитых сухожилиями. Она заворчала, когда мы приблизились, и, высосав из мидии оранжевую плоть, швырнула пустую раковину мимо моей головы.

– Старуха! – объявила Халуд, заговорив раньше меня. Она часто так делала: если какая-нибудь несчастная душа приходила в ярость, она бросалась на джиннию, а не резать глотку мне. – Мы пришли за кошелём. Ты его нам отдашь, или мы его заберём, выбирай. Но, клянусь пламенем Кашкаша, он будет нашим!

Старая женщина бросила ещё одну раковину и угодила джиннии между глаз.

– О да, – проворчала карга. – Пришли, чтобы ограбить старую даму, уволочь её сундук? Это так легко, верно? Кости у неё хрупкие, точно у цыплёнка, и будут так благозвучно ломаться – настоящая музыка! – Из её глотки вырвался хриплый смешок. – Только я не слишком лёгкая добыча, красивые мои павлинихи! Ох, нет…

Тут она распрямила свой горб, мидии посыпались с колен и раскатились среди камней. Карга встала, откинула голову назад, и мы с ужасом увидели, что лицо под гривой волос было не изнурённым возрастом или слюнявым – даже не зрелым, а молодым и ухмыляющимся лицом мужчины, чьи глаза блестели чернотой и серебром. Волосы струились по его спине, опускаясь ниже колен. Он впечатляюще тряхнул крыльями. За одним из его оперенных плеч висел кожаный мешок, толстый, словно переполненный винный бурдюк.

– Вы этого хотели? Две девчонки, играющие в пиратов, явились обобрать старого Гасана, слабого и беспомощного? Вы тут далеко не первые. Я отдам его без боя, если вы сумеете меня перепить за предстоящую ночь. Люблю состязания…

Я на миг задумалась, уверенная, что нарядами его трюки не ограничиваются.

– Ты клянёшься, что кошель волшебный? – спросила я.

– Ещё какой! В этом его суть. Итак, ты принимаешь моё предложение… Заметь, речь лишь о тебе, я не бьюсь об заклад с огненными демонами. Или вернёшься на свой корабль и расскажешь команде, что не одолела слабую старуху?

Гасан насмешливо покачал кошелём, ухватив его одним пальцем трёхпалой когтистой руки, и скрылся в хижине.

Халуд одарила меня косым взглядом угольных глаз и вытащила из-за пазухи маленький флакон.

– Сердцепламя, – прошептала она: её голос был как последние завитки дыма от залитого костра. – Я собрала его, надрезав запястье, только сегодня утром. Капля в питьё – и он упадёт точно камень, брошенный с башни какого-нибудь замка.

Я взяла флакон с мутной оранжевой жидкостью и спрятала в рукаве; мы обменялись знакомыми ухмылками. И, полная безрассудства, как дева, намеревающаяся подоить быка, я последовала за Гасаном в его вонючую хижину.

На низком столике стояли глиняные чашки и большой кувшин цвета птичьих язычков. Гасан сидел за столиком, аккуратно сложив крылья, и лучезарно улыбался.

– Отлично! Присаживайся, моя девочка, и попробуй моё лучшее вино. Изготовлено из мидий и печёнок… Лучше на островах не найти.

Я опустилась на колени и потупилась, выражая скромность и покорность.

– У моего народа принято, чтобы прислуживала женщина. Ты позволишь?

Он будто что-то заподозрил, и я была уверена, что услышу отказ. Но мужчине трудно испытывать недоверие к женщине, которая настаивает на желании прислуживать ему, и Гасан кивнул. Я взяла два стакана и наполнила их пойлом нездорового цвета, вытекавшим тяжело, как густая желтая слизь. И, лишь самую малость прикрыв их рукавами, добавила три капли из флакона в его порцию. Своей корявой рукой Гасан взял стакан и с удовольствием осушил его одним глотком.

– О моём аппетите ходит слава по всему миру, – злобно заявил он.

– Как и о том, что ты старуха с больными коленями, – парировала я и осушила свою долю мидиевой настойки.

Мы выпили лишь трижды, и Гасан начал оседать на пол, его глаза закатились. Я не ощущала даже лёгкого опьянения, а его то ли тошнило, то ли тянуло в обморок, то ли всё сразу.

– Ты жульничала! – выдохнул он, схватившись за живот.

Я встала и расхохоталась.

– Даже хорошенькие девочки, играющие в пиратов, знают, как надо играть.

Гасан охнул, из угла его рта потекла струйка слюны; он тяжело осел, сминая перья и не в силах поднять тяжелые веки.

– Тогда забирай кошель, лживая дрянь. Надеюсь, тебе понравится его содержимое!

Тут его тело ослабело, и большая голова, увенчанная гривой спутанных волос, тяжело ударилась о пол. Храп заполнил маленький дом, как шторм, стучащий в окна. Я наклонилась и сняла мешок с его тела, довольная собой, – простой трюк, и времени понадобилось немного.

Ничего-то я не знала…

Когда мы с Халуд вернулись на «Непорочность», команда приветствовала нас триумфальными возгласами. Они собрались вокруг, нетерпеливо ожидая увидеть, как кошель начнёт творить свою магию. Я подняла его над головой, чтобы всем было видно, и сунула руку в толстую кожу, чтобы вытащить пригоршню золота.

Но, когда я вытащила руку из мешка, в кулаке не оказалось ни одной монеты. Взамен вся кисть была покрыта густой белой слизью: она прилипла к моей коже и пальцам, точно тело улитки. Большой сгусток вывалился из мешка, и тот вдруг наполнился слизью, которая, громко шлёпая на палубу, текла через край. Я быстро вытерла руку о штурвал: вещество, вонявшее рыбой и солью, вызвало у меня отвращение. А потом я увидела… мы все увидели, что слизь затвердевала там, куда попадала, и всё текла и текла из мешка, как из фонтана. Она уже покрыла половину корабля, будто снегопад, и вспучилась, образовав подобие кладки яиц, а потом, затвердев, приобрела знакомый вид серо-белых каменных морских желудей.