Надежда Попова - Инквизитор. И аз воздам

Магистратские служители, кривясь и поминутно шепча молитвы, перетаскивали изуродованные тела в подвал ратуши, куда уже спешили родичи покойных. Те выжившие, что могли перемещаться самостоятельно, расползлись по домам, и уже менее чем через четверть часа ни одного из трех бамбергских аптекарей нельзя было застать на месте, зато легко можно было повстречать на улицах спешащими к очередному пациенту. Тяжелораненых втащили в здание ратуши и разместили там, пытаясь оказывать помощь на месте; около половины из них умерли в следующие четверть часа. Всех, кто отделался легкими ожогами, Курт, впервые за время пребывания в Бамберге воспользовавшись всей полнотой данной ему власти, повелел взять под арест и препроводить в подвалы Официума, после чего послал стражей и за теми, кто уже успел укрыться в своих домах.

Обер-инквизитор в происходящем не участвовал: со слов Ульмера, каковой сам был похож на утопленника или смертельно больного, бледного, с запавшими нездорово блестящими глазами, Гюнтер Нойердорф лежал дома, в постели, напичканный снадобьями под завязку, и пребывал где-то между тварным миром и сердечным приступом.

Рядовые служители Официума – один секретарь и пятеро стражей – перешли под вынужденное руководство майстера Гессе с готоностью и без единого возражения; Курт подозревал, что дело не столько в его репутации, сколько в ранге, и они то ли сочли зазорным исполнять приказы Ульмера, то ли опасались, дабы не принять на себя часть его вины в случае, если молодой инквизитор напортачит. Приказ непременно разыскать и немедленно перенести именно в здание Официума, а не куда-либо еще тело утопленницы был воспринят с настороженностью, однако без прекословий, но куда удивительней оказалось то, что приказ этот был исполнен в кратчайший срок: тело девушки обнаружили прибившимся к берегу буквально в паре дюжин шагов от моста.

Покойную поместили в подвале, уложив на стол в тесной комнате, которая, судя по всему, по задумке устроителей Официума должна была служить лекарской приемной, однако явно практически не использовалась по причине отсутствия как раненых, так и собственно лекаря. Ульмер, всеми силами тщась доказать собственную полезность и самостоятельность, за эти полчаса успел провести первый спешный допрос задержанных за самоуправство горожан и выяснить имя убитой. Ульрика Фарбер, четырнадцать лет, дочь прядильщицы, вдовы, оставшейся без мужа семь лет назад. По свидетельству все тех же людей, что явились на мост у ратуши наблюдать за ее гибелью, при жизни Ульрика отличалась кротким нравом и чрезвычайной набожностью…

Ван Ален и Нессель не отходили от Курта ни на шаг; на них косились, однако вопросов не задавали, лишь Ульмер настойчиво, но безрезультатно пытался уговорить свое временное начальство выпроводить женщину прочь, дабы не устрашать ее взор и слух видом раненых и обсуждением произошедшего, а также планированием грядущих кар, каковые должны были постигнуть самоуправцев. Курт, быть может, и согласился бы с ним, однако сама ведьма уходить не желала, и отчего-то на сей раз не повернулся язык велеть охотнику увести ее силой.

Ван Ален-младший вскоре явился в Официум тоже, узнав о том, куда запропастился его брат, от мечущихся по Бамбергу свидетелей, которые слышали от тех, кто слышал, как кто-то слышал, что кто-то видел, что случилось. В том, что людская молва немедленно переиначила, приукрасила и вывернула наизнанку некое, быть может, и не вполне заурядное событие, Лукас поначалу не сомневался, и когда Курт подтвердил, что каждое слово в будоражащих город слухах – правда, внезапно побледнел и притих, уставившись себе под ноги, словно надеясь или, напротив, опасаясь увидеть прямо сквозь толщу камня запертых в подвале изуродованных людей и тело Ульрики Фарбер…

В комнату, где лежала утопленница, Курт спустился, когда суета чуть улеглась. Он вошел не сразу, отчего-то на миг замерев на пороге, сжав в ладони крестик висящих на руке четок, слыша, как за спиною задержала дыхание Нессель и нетерпеливо перетаптываются братья Ван Алены. Переведя дыхание, словно перед нырком в холодную воду Регнитца, он с усилием шагнул вперед и медленно приблизился к столу, глядя на лицо лежащей на нем девушки. Лицо было бледным, почти бесцветным, точно мраморное, и таким безмятежным, что на мгновение Курт усомнился в том, что видел чуть больше часа назад…

– Что ты надеешься увидеть? – нервно спросил Лукас, почему-то обернувшись на дверь, и суетливо, как-то неловко перекрестился. – Думаешь, она еще встанет? Думаешь, ее надо спалить поскорей от греха?

– Ты же этого не сделаешь, – уверенно сказала Нессель чуть слышно и, помедлив, уточнила требовательно: – Ведь так? Курт?

– Не знаю, что там случилось, – заметил Ван Ален-старший, когда он не ответил, – но сдается мне, не все так просто, Молот Ведьм. Если эта деваха и впрямь ведьма, если устроила этот ад с помощью дьявольских сил или еще какой мерзости…

– Нет, – коротко отозвался Курт, наконец остановившись подле стола и все так же пристально глядя на белое лицо с заострившимися чертами.

Охотник запнулся, переглянувшись с братом, и Лукас настороженно переспросил:

– Что – «нет»?

– Это не помощь дьявольских сил или еще какая мерзость, – пояснил Курт негромко и, помедлив, выговорил со вздохом: – Ян, ты видел, что случилось с людьми на мосту и улице рядом. Видел же? Даже те, кому повезло выжить, остались если не покалеченными, то ранеными. Вы с Готтер успели увидеть, что произошло?

– Вода реки вскипела, – так же тихо отозвалась ведьма. – И обрушилась на них. Девочка была невиновна, и Господь покарал ее убийц.

– Да с чего ты взяла? – хмуро возразил Лукас. – У нас с братом, знаешь, опыт немалый, так вот я тебе скажу, что такие фортеля чаще выкидывают совсем не святые мученики, а вовсе даже наоборот. Ведьм, малефиков, колдунов всяких – я повидал довольно, равно как и на их выходки насмотрелся вволю, но ни разу – ни разу! – не видел святого или…

– А я видел, – пожал плечами Курт; охотник запнулся, глядя на тело утопленницы напряженно и с опаской, и он продолжил: – И то, что я пережил сегодня, на дьявольские козни не тянет. Знаешь, почему? Потому что я это пережил .

– Ты остался цел, – хмуро выговорил Ван Ален, явно пытаясь не дать прорваться дрожи в голосе. Курт кивнул:

– Именно. На этих людей обрушились кипящая вода и раскаленный пар, и каждому досталось – по полной или походя, а я, Ян, был в этой воде. Целиком. Она кипела вокруг меня, и я дышал этим паром. По логике, от меня должен был остаться кусок мяса, проваренного по самые кости. А я здесь, жив, здоров и невредим.

– Потому что ты инквизитор? – спросил Лукас с нездоровым смешком. – «Ведьмы не могут вредить инквизиторам и другим должностным лицам потому, что последние отправляют обязанности по общественному правосудию» [62]?