Ирина Лакина - Арабские сны

Девушка горько вздохнула и отвернулась от меня, принявшись с удвоенным усердием тереть грязную стену.

— Девушки, работаем! Не отвлекаемся! — прикрикнула Арзу-калфа, не сдвинувшись с места.

— То есть мы прислуга, и к этому шаху, или как там его, нас не поведут? — спросила я шепотом, слегка наклонив голову в ее сторону.

— Именно. И это ужасно, — опять с грустным придыханием ответила Элена.

— Но что же в этом ужасного? Радоваться нужно, что не придется ублажать старого похотливого араба!

Она повернула ко мне голову и на секунду застыла с тряпкой в руке. Ее брови поползли вверх, а в глазах появилось что-то вроде: «Вот же дура бестолковая!»

— Какого еще старого похотливого араба?! — шикнула она на меня, вытаращив свои огромные голубые глаза. — Шах Джахан самый красивый и желанный мужчина из всех ныне живущих правителей. Он молод, силен, умен, образован! А ты читала его стихи? Он пишет такие стихи, что невольно слезы выступают на глазах. — Элена прикрыла веки и на мгновение прекратила тереть тряпкой стену. — Вот, послушай:

Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня влажными глазами, полными обожания.

— Любая сочтет за честь провести ночь в его покоях.

Я не верила своим ушам, наивно полагая, что попала в гарем какого-нибудь эмира-склеротика лет восьмидесяти, которому бес ударил в ребро. Оказывается, хозяин гарема вполне приличный человек. Возможно, даже учился где-нибудь в Европе, а теперь занимает какой-нибудь важный пост в правительстве Эмиратов. Тем сложнее будет вырваться на свободу из плена.

— Да неужели тебе не противна сама мысль о том, что ты делаешь это не по любви, а по принуждению?! — возмутилась я. — Хотя стихи очень красивые.

— О каком принуждении ты говоришь? Я сама сбежала из дома и спряталась на пиратском судне, чтобы попасть сюда.

— Но как ты о нем узнала? Его показывали в новостях по телевизору? — спросила я.

— Я иногда думаю, что ты чокнутая. Что такое телевизор? И как по нему могут показывать? — Элена смотрела меня полным недоумения взглядом, как будто на мне был скафандр, а сама я прилетела с Альфа-Центавра.

— Это ты чокнутая. Как можно в двадцать первом веке не знать, что такое телевизор?! — обиженно ответила я и отвернулась от нее.

— В каком-каком веке? — ошарашенно выдала Элена, открыв от неожиданности рот.

Я не понимала, почему мои слова вызвали у нее такую реакцию, и уже хотела было отпустить какую-нибудь сальную шуточку на тему ее умственных способностей, но нам помешали.

Из-за угла появилась стройная процессия во главе с Зейнаб-калфой. Она важно вышагивала, прикрикивая:

— Быстро, быстро!

За ней вереницей тянулись прекрасные девушки, причесанные и ухоженные, с блестящими глазами и в гораздо более приличной одежде, нежели мы. От них веяло чистотой, ароматами миндального молока и меда. В руках у каждой был небольшой струнный инструмент в форме трапеции и деревянный молоточек к нему.

Предпоследней шла Лерка. На ее отдохнувшем лице играла легкая мечтательная улыбка.

— Лера! — позвала ее я, в надежде, что нам наконец дадут поговорить. Мне до жути было любопытно, как мы здесь оказались и где этот проходимец Ахмед.

Подруга, услышав мой голос, вздрогнула, словно я вывела ее из оцепенения, а затем с благосклонностью посмотрела на меня.

— Я теперь Зулейка, Лекси! Зулейка — значит красавица! — Лерка расплылась в счастливой улыбке, блеснув ровным рядом мелких белых зубов.

— Хатун, кто тебе разрешал говорить? А ну-ка, быстро на занятия! — одернула ее Зейнаб-калфа и бросила на меня полный гнева взгляд. — А ты, джарийе, продолжай работать, да поменьше по сторонам глазей, а то спать ляжешь голодной!

У меня внутри все закипело. Какого черта они сделали с моей подругой?! Я смотрела ей вслед и не могла никак взять в толк, как строптивая Лерка позволила им себя переименовать, да еще и радуется этому, как манне небесной?!

Неожиданно подруга обернулась и крикнула мне:

— Лекси, это бред какой-то, но мы с тобой в Средневековье! На дворе 1576 год!

Я посмотрела ей в глаза, надеясь увидеть в них шутливый блеск, но ее взгляд говорил только одно — «мы сошли с ума». Я будто увидела сцену из любимого фильма про Ивана Васильевича, который решил сменить профессию, где Ульяна Андреевна говорит: «И тебя вылечат».

Лерка слегка покачала головой, словно предостерегая меня от бурной реакции, а затем вновь приподняла в едва заметной улыбке уголки рта и поспешила догнать отдалившихся девушек во главе с калфой.

— Вот же повезло! Ну почему одним уроки игры на сантуре, добротная одежда и крепкий сон, а другим ведро, тряпка да соломенный матрас? — возмутилась Элена, провожая завистливым взглядом более удачливых наложниц.

Я слушала, но не слышала ее возмущенных причитаний. В моей голове звенели последние слова подруги: «На дворе 1576 год».

Как такое возможно?! Неужели Лерка насмотрелась фантастических фильмов про машину времени, а солнечный удар разбудил ее буйное воображение?

Голова трещала от разношерстных мыслей, противоречащих друг другу. Я сжала челюсть и вернулась к закопченной стене. И чем сильнее я ее терла, тем больше подтверждений словам подруги всплывало в памяти.

Вот это я попала.

Спустя неделю моей гаремной жизни, мне, можно сказать, повезло. Арзу-калфа сжалилась надо мной и моими израненными щетками и мыльной щелочью пальцами и поручила мне взбивать подушки в покоях Дэрьи Хатун — фаворитки шаха Джахана.

Ее двухкомнатная квартира (а иначе это никак нельзя было назвать) — со спальней, гостиной и чуланчиком для отдыха служанки — была обставлена не в пример тому курятнику без единого окна, в котором поселили меня и остальных джарийе.

На окнах красовались резные деревянные решетки с затейливыми орнаментами, сквозь которые струился солнечный свет, каменный пол был устлан мягкими и теплыми коврами, а на диванах лежали мягкие подушки с красивой вышивкой. Металлический стол с коваными ножками, который стоял в центре гостиной, блестел, словно фольга на солнце.

Особое восхищение вызывала кровать — большая, высокая, с бархатным балдахином и шелковым одеялом.

Честно говоря, мне уже порядком поднадоело бесплатно вкалывать за еду и ночлег, но как улучшить свое жалкое положение я еще не придумала. Мое желание совершить побег или устроить бунт пропало напрочь после того, как я стала свидетелем пытки фалакой одной дерзкой девушки. Она нагрубила какой-то важной женщине с шикарной короной на голове, за что Зейнаб-калфа немедленно велела евнухам устроить показательное наказание. Нас выстроили в ряд перед привязанной к фалаке девушкой и заставили смотреть, как один из евнухов лупит по ее пяткам бамбуковой палкой. Бедняжка кричала и извивалась, как змея, а у меня сердце подпрыгивало до самого горла от страха. Да и куда мне было бежать, если я, согласно Леркиным данным, каким-то чудесным образом оказалась в 16 веке?