Макс Фрай - Жалобная книга [litres]

И вот теперь я сижу рядом со своей покровительницей и купаюсь в ее настроении, как в молочно-теплом вечернем море. По сравнению с этой нежностью, весь прочий мир холоден и темен для меня, хотя я-то понимаю: на самом деле всюду тепло и светло, особенно сейчас, просто моя Маринушка, вероятно, самая добрая женщина на земле. Правда-правда, уж теперь-то мне есть, с чем сравнивать…

Сижу с ногами в кресле, пью эспрессо из новенькой, для будущего кафе купленной машины, уплетаю шарлотку, специально испеченную к моему приезду. Радуюсь, что дела «Шипе-Тотека» пошли на лад, с каждым днем все лучше. Алеша, зайчик такой, уже, оказывается, разобрался со всеми мыслимыми и немыслимыми злодеями. Говорит, подобное больше не повторится. Ну, будем надеяться… В кафе нашем уже полным ходом идет ремонт. «Скоро все будет, как прежде», — обещает Марина, а у меня хватает такта промолчать, не говорить ей, что «как прежде» ничего уже не будет.

Тем более что ее-то перемена моей участи, строго говоря, вряд ли касается. Где я буду ночевать — это мы, конечно, еще поглядим, а вот гадать посетителям, как раньше — что ж, отличное занятие, лучшего охотничьего домика для накха и не придумаешь. В «Шипе-Тотеке» всегда хватало унылых посетителей. Буквально магнитом их к нам притягивало…

— Ты где живешь-то сейчас? — спрашивает наконец Марина. — Все еще у Натальи?

Она, бедная, все это время погибала от любопытства, но врожденное чувство такта вынуждало ее продолжать самоистязание до последней капли терпения.

Отрицательно мотаю головой. Смотрю ей в глаза. Маринка понимающе ахает и прижимает ладони к щекам.

— Слушай, — говорит, — если так… Выходит, оно того стоило? В смысле Лешка этим бандитам еще и спасибо от нашего с тобой имени передать должен?

— Обойдутся, — смеюсь. — Вот еще — «спасибо» говорить! И без них справились бы. Все к тому шло, как ни крути… Кстати, никогда еще с мужчинами в кафе не знакомилась. Я имею в виду — так, чтобы с продолжением.

— А я — раз пять, — гордо сообщает Маринушка. — Или нет?.. Погоди-ка, дай сообразить…

Морщит лоб, загибает пальцы. Наконец говорит:

— Нет, все-таки четыре раза. Пятый раз — в университетской столовке, а это не считается. С Лешкиным отцом, между прочим, там познакомилась, так что он у меня — дитя общепита в каком-то смысле. В детстве больше всего на свете любил жареного хека и пюре столовское на воде, представляешь? Что бы я ни приготовила, а он все этого хека с пюре клянчил… Погадаешь мне, кстати? А то ведь по-прежнему молчит, поросенок, ничего мне не рассказывает. Ничему его жизнь не учит…

Ну, чему-то, надо думать, все-таки учит. Вон, на Большого Босса выучился как-то… Но вслух я этого не говорю, а достаю из сумки колоду. Погадать — дело хорошее, это я всегда с радостью.

Мешаю карты; одна падает мне на колени. На неловкость не спишешь: руки мои к этой колоде привыкли, просто так, случайно, карты из нее давно уж не валятся. Поэтому гляжу внимательно. Двадцатый Аркан, Страшный Суд. Странно как. Не «плохо», не тревожно даже, и опасности никакой вроде бы не сулит. Именно вот — странно. К чему бы это, ума не приложу…

Интуиция моя на сей раз молчала, как образцовый партизан на допросе. В итоге я вздохнула, спрятала карту в колоду и занялась Маринушкиными делами. Пять минут спустя она уже знала, что у сына ее все прекрасно, как никогда, даже девица какая-то на горизонте появилась — просто в лесу кто-то сдох, ей богу!

Ну, хоть с кем-то все ясно. И то хлеб.

Этот самый «Страшный Суд» у меня никак из головы не шел. Даже когда распрощалась с Мариной, поймала такси, сказала адрес, порадовалась про себя, что фраза: «На Изумрудную», — звучит для меня как призыв: «Домой, домой!»

И действительно ведь — вполне домой.

Но и дома, встреченная не ужином, а поцелуями (на то и надеялась), все думала: «К чему бы это? С какой стати? При чем тут «Страшный Суд»?!»

— Что-то не так? — спрашивает чуткий мой Иерофант.

Эх. Трудно все-таки с таким существом дело иметь. Скрывать-то мне, пожалуй, больше и нечего, но вот мелкие беспокойства вроде размышлений о значении двадцатого Аркана можно бы и при себе оставить. Просто чтобы не отвлекаться попусту от уготованных мне радостей.

— Все так, — улыбаюсь. — Просто шлялась целый день где попало, болтала обо всякой ерунде, теперь о ней думаю. Додумываю ее до конца, зачем-то. Действительно ничего выдающегося… Ты как, не хочешь ли прогуляться? А то я сегодня еще не прикидывалась примерной ученицей. Выходит, за мной должок.

— Ничего, — говорит, — переживу. Не поедем сегодня никуда, пожалуй. Можно подумать, мы найдем сейчас человека, которому хоть когда-нибудь будет лучше, чем нам прямо сейчас! От добра добра не ищут.

— Ну ни фига себе, «строгий наставник»! — изумляюсь. — Это я должна так говорить, а не ты. А ты, напротив, должен называть меня дурой и, ухватив за ухо, волочь к знаниям…

— А я тебе сразу сказал: из меня хреновый наставник, — ухмыляется. — Поэтому тема закрыта. Никто никуда не идет. Ты, надеюсь, не возражаешь?

Я-то, понятно, не возражаю, еще бы я возражала! Только вот странно это все. Ну хоть убей, не укладывается в голове. Было бы более-менее логично, если бы он не сегодня, а вчера меня пощадил, когда мне это действительно было нужно. Устроил бы сцену лирическую, сказал бы бедной девочке: «Мне с тобой так хорошо, что чудеса отменяются, пропади все пропадом». Так ведь нет же.

А сегодня, когда я готова наконец с радостью принять любые условия, он вдруг произносит ровно тот монолог, за который я вчера собственный скальп отдала бы, не торгуясь.

Ну, ладно. Будем считать, до него просто медленно доходит. Как до жирафа. Прекрасное такое животное, гордость нашего зоопарка…

И все же — ох, странно!

Знак — Козерог — Водолей.

Градусы — 25°42′52'' Козерога — 8°34′17'' Водолея.

Названия европейские — Заадодотот, Садабат, Хадецоад.

Названия арабские — Сас ас-сууд — «Счастье Счастий».

Восходящие звезды — бета и кси Водолея.

Магические действия — заговоры с целью навредить своему ближнему.

Утро хоть и весеннее, солнечное, а встречает меня прохладой. Окно нараспашку, обогреватель выключен. Закаляемся, значит. Как сталь, ага… Плед, в который я закутался накануне что мертвому припарка. Зато из кухни доносится запах кофе, а Варя стоит на пороге и — подумать только! — держит в руках мою чашку.

— Так и знала, что ты сейчас проснешься, — говорит. — Кофе кенийский, без молока, с корицей и тростниковым сахаром. Кажется, удался. Будешь?

— А как ты думаешь?

— Думаю, будешь. Кто ж от счастья своего отказываться станет?

Счастье, не счастье, а кофе варить она, кажется, научилась. Ну, скажем, так: не портить. И то, пора бы уж. Взрослая ведь девочка. Страшно подумать, насколько взрослая.