Ирина Котова - Королевская кровь. Книга третья

Священник вздохнул. Он был стар, очень стар, и очень устал. Но его служба еще не закончилась.

— Это как всем миром нести огромную, размером с океан, чашу с водой, продолжил он. — Непосильно, тяжко, страшно. Но сойдет с дистанции один, другой, третий — и остальные не удержат. И тем, кто сошел, все равно придется пройти этот путь, уже в следующей жизни и уже тяжелее, искупая и все недоделанное в прошлом. Если только их уход не перевернет чашу, не уничтожит этот мир. Поэтому, — он пытливо взглянул на Игоря, — если ты решишь прийти обратно, мы примем тебя, брат. Но тогда твои долги придется затыкать другими жизнями. Мир ждут серьезные потрясения, брат мой. И кто знает, может именно тебе уготовано его спасти?

— Из-за демонов? — спросил Стрелковский. — Что им нужно, отец?

Глава Храма улыбнулся печально.

— Мне дано много знаний и много ограничений, брат. Я не имею права раскрывать секреты доверившихся Храму темных. Но скажу тебе — ошибаются не только люди, но и боги. И им тоже не все ведомо, их власть распространяется на наш мир и только. И что делать, если и ошибка несет за собой смерть, и ее исправление, скорее всего, тоже?

— Я не понимаю, — признался Игорь. Он знал, что лишнего Его Священство не говорит, и что разговор важен и нужен — если он сам пришел сюда, к нему. Но не понимал.

— Знание придет в свое время, брат, — мягко сказал священник. — Запомни, — голос его вдруг зазвенел, налился силой. — На место любого ушедшего и отказавшегося платить долг становится другой, и платит за его слабость своей кровью. И чем сильнее место в мире того, кто ушел, тем больше людей отдают жизни, чтобы восстановить гармонию. К сожалению, есть такие потери, которые несут за собой тысячи и тысячи смертей. А сейчас, — он с кряхтением встал, накинул капюшон, — иди домой. Там тебя ждут.

Глава дома богов удалился так же тихо, как пришел. А Игорь обдумывал его слова, вглядывался в лица богов, снова просил дать ответы. Чего им ждать, к чему готовиться? Пропускал сквозь пальцы песок — тот с шуршанием падал вниз, и каждая песчинка занимала свое место. Время текло незаметно, и уходить не хотелось — он растянулся на песке, глядя на мерцающий купол, на статуи, вдыхая резкий запах ароматических масел и отпуская мысли, забывая, где он, что вокруг.

И чудилось ему: странными, объемными цветными кружевами пульсируют и сплетаются над ним и яростный жар от Вечного Воина, и свежесть лесная от Зеленого, и мягкий ветерок от Белого целителя. И умиротворение от Желтого, и чистая любовь от Синей. И тяжелая, болезненная пустота от статуи Черного Жреца, стоящего в стороне. Сплетаются, превращаясь в картины то ли прошлого, то ли будущего, в голоса людей давно умерших и еще не родившихся, в плач новорожденных и последние вздохи уходящих в мир иной. В картины эпических битв и жарких объятий любовников, матерей, кормящих грудью своих детей, детей с их ясными, чистыми душами.

Он лежал, тяжелый, неподвижный, крошечный и, не моргая, глядел вверх, придавленный открывшейся ему вдруг картиной мира — бушующего потоками энергий, плещущего эмоциями, оплетенного нитями жизней, покрытого туманными слоями стихий, полного знаков и смыслов. Видел он и колодец глубокий и черный, прошивающий бытие насквозь, чувствовал тянущий из него ужас и запах крови. И небесные чертоги открывались ему многоцветным сердцем мира, тесным сплетением первоэлементов, переходящих один в другой, враждующих и сливающихся, дарующих жизнь вечной своей борьбой и единством. И там, из сияющих чертогов этих, на фоне мощных водопадов других стихий тонкой паутинкой лилась вниз, к Туре, Вечная Смерть. И медленно, болезненно бился ее источник — маленькое темное пятнышко, окутанное лазурными потоками любви и слез, продлевающими его агонию и не имеющими права не делать этого.

В садах Желтого Ученого было покойно и мирно. Сиреневым и белым цвели деревья, пели птицы, в воздухе тончайшей взвесью держалась сладкая пыльца. Яркими пятнами порхали бабочки, жужжали пчелы, выводили свои трели кузнечики.

Зеленые листья деревьев и высокая сочная трава вдруг дрогнули, зашумели и затрепетали под первыми каплями набирающего силу дождя, мгновенно заглушившего все остальные звуки. Из прозрачных струй и тумана соткалась фигура маленькой сероглазой женщины. Обнаженная и прекрасная, шла она к сверкающему хрусталем павильону, и травы льнули к ее ногами, фруктовые деревья склонялись перед ней, устилая ее путь цветами, и она рассеянно гладила тонкие ветви, думая о своем.

Ее сезон подходил к концу и ее свобода тоже.

Хозяин чертогов гармонии встречал ее на полпути к своему павильону, любуясь на сбитые дождем лепестки, рассыпавшиеся по траве — тонкие струи не касались его изящного тела, одетого в сияющие одежды, черная длинная коса аккуратно прилегала к спине.

— Позволишь мне? — спросил он, легко касаясь ее руки.

Богиня кивнула, сморгнув капли с ресниц, закрутила черные мокрые волосы в жгут, склонила голову, отжимая их. Желтый присел, коснулся одного из лепестков, улыбнулся мечтательно — и они взмыли в воздух, закружились вокруг Синей, опускаясь на ее тело тонким светлым платьем, заплетая волосы в сложную прическу, перевитую благоухающими нитями.

— Совершенна, — произнес он, на миг прикрыв глаза от восхищения. — Что за дело привело тебя в твой сезон ко мне, сестра?

Он каждый год задавал этот вопрос и каждый раз словно ждал нового ответа. И дождался.

— Я не буду спрашивать, как открыть проход, муж мой, — сказала она нежно, — не в этот раз. У меня к тебе просьба.

— Ты знаешь, что я попрошу взамен, — ответил великий Ши, скользящим движением подойдя вплотную и вдыхая запах цветов и дождя. — В твой сезон взять твою силу — нет такой просьбы, которой я бы не выполнил за это. Потому что ты берешь нашу пять сезонов в цикл.

— Четыре, — горько прошептала она, подняла руки и, едва касаясь, провела ладонями по его спине, покрытой шелком. Вокруг них уже светило солнце, и вода туманными истаивающими перьями поднималась меж деревьев.

— Говори, — потребовал он, сдерживая нетерпение. Она усмехнулась — братья проводили на Туре куда меньше времени, чем она, но сколько же в них после перерождений оставалось мужского, человеческого. С каждым разом все больше и больше. Да и она после каждого наказания становилась все ближе к людям. Куда ближе, чем они все, вместе взятые — потому что не могла не помогать, даже зная, какие это несет последствия, и все чаще проживала людские жизни.

— К твоему сыну придут за помощью, — прошептала она ему на ухо. Развязала пояс халата, отстранилась — поглядеть на тонкое изящное тело. — Разреши ему дать ответы.

Желтый коснулся ее плеч — платье осыпалось вниз лепестками, лаская их тела. Он всегда был эстетом.