Ирина Котова - Королевская кровь. Книга третья

— Четвертый, Инлий, родился в стране вечных дождей и туманов, и был рыж, как солнышко, которого в этом крае не хватало. С самого детства он обладал чудесными целительскими способностями. Он быстро стал известен, к нему шли люди, пока владыка тех земель не возжелал присвоить волшебного ребенка, потому что правитель этот был стар и очень хотел жить долго. Но стоило ему прикоснуться к мальчику — и жестокий король издох в мучениях, потому что ребенок обернулся белым крылатым змеем и впился в обидчика клыками, — змея на стене щелкнула пастью, поползла к потолку. — Люди, видевшие это чудо, усадили его к себе на плечи, донесли до столицы и короновали. Этот божественный брат основал медицину, научил людей разбираться в травах, и была его земля обильна и благодатна.

Темная змея доползла до потолка, взмахнула крыльями — и обратилась в тяжелую нахохлившуюся птицу с большим клювом, сидящую на толстой ветке.

— Ворон, — прошептал какой-то мальчишка с восторгом.

Матушка улыбнулась.

— Пятый появился на свет в стране топких болот и редколесья, люди в которой умирали от болезней и жили в страхе и нищете. Был он черноволос и зеленоглаз, и мать, увидев его, назвала его Корвин — ворон. И этот мальчик прошел свой путь от воина до владыки той земли, и дал он людям знание об обрядах и клятвах, которые признаются богами, об астрономии и небесной механике, о географии. Но он недолго пробыл в своей стране — как только его сын достиг совершеннолетия, он передал ему корону, а сам отправился в странствия. Лечить людей, учить их, говорить с ними. И долго бродил он по Туре, и говорят, что время от времени он превращался в ворона и ночевал на ветвях деревьев, а то и вовсе за его спиной раскрывались черные крылья, и он мог перелетать через реки и горы. А еще говорят, дети, что уже глубоким стариком пришел он в Тидусс и проповедовал здесь, и здесь и был похоронен, но где его могила, не знает никто.

«Потому что люди, которых он учил, убили его, прельстившись единственной ценной вещью, которая у него была — тростью с серебряным набалдашником. И похоронен он среди бродяг, в общей могиле, и на месте этом давно уже стоит храм, потому что часты там случаи чудесных исцелений».

Дети слушали, некоторые уже тихонько сопели, другие сидели в кроватях, наблюдая за тенями на стене — матушка не ругала их, только угадывала движение и подносила палец к губам — тише, не разбудите тех, кто спит. И рассказывала, периодически наклоняя седую голову и прислушиваясь то одним ухом, то другим, похожая в эти моменты на щекастую и важную сову. И синяя богиня, улыбаясь, продолжала нашептывать ей сказку, и уже создавалось впечатление, что матушка только открывает рот — а говорит она сама, тихо и медленно. И вот ворон на стене вспорхнул со своей ветки, закружился, превращаясь в тонкую стремительную чайку, несущуюся по стене.

— … а наша синяя богиня родилась в женском теле на большом острове, теплом, омываемом щедрыми морями. Родилась в семье бедной, и мать ее была рабыней, и сама она жила рабыней. Пока не увидел ее властитель тех земель и не возжелал себе. Потому что она была красива — черноволоса, среброглаза и белокожа. И так велика была сила внушенной ею любви, что он сделал ее равной себе, а затем и сам поклонился ей. Остров стал ее вотчиной без единого удара, без капли крови — мужчины просто не могли противиться ей. Было у нее трое мужей, и каждый клялся служить ей. И Синяя дала людям понимание движения морских течений, мореходство, научила, как добывать драгоценный жемчуг и плести сети. Часто летала она огромной чайкой над морской гладью, следила за людьми на острове, и нигде в ее владениях больше не смели обижать женщин.

«Да, — вспоминала синяя с улыбкой, — трое мужей. На троих был поделен остров, на котором она родилась в рабстве, и невозможно было предпочесть кого-то, чтобы остальные не начали войну. Так и жила, управляясь с ними тремя, где хитростью, где силой, где покорностью. Так и пошла традиция многомужества. Но все мужья были куда старше ее и умерли раньше, чем вышла царица из детородного возраста. А после того, как скончался последний из мужей, я получила свою долгожданную свободу и стала единоправной правительницей Маль-Серены. Тогда и поехала в соседнее государство, к Инлию, договариваться о торговле и дружбе. И там, не зная, кто он, была им покорена, взошла на его ложе и зачала ребенка — единственного сына среди моих детей, который стал потом родоначальником драконьего племени».

— А что было потом, матушка? — шепотом спросил мальчишка, завороженно слушающий историю.

«А потом мы встретились в небесных чертогах, прожив свои жизни, познав эмоции — и боль, и радость. И кто знает, кто кого изменил больше — мы людей или они нас. Нам стала нравиться человеческая форма — и теперь мы большую часть времени проводили в ней, мы приняли наши земные имена, воздвигли себе дворцы и сады, принесли наверх земные привычки. Начали видеть удивительные сны и мечтать. Привыкли, повторяя за людьми, называть друг друга — братья, сестра, супруги. Но в человеческом языке нет слов, которые могли бы описать наши взаимоотношения, и не может ум человеческий познать наши задачи — и поэтому изображает богов метафорами и образами. На самом деле мы не связаны кровным родством, только Отцом, создавшим нас, да взаимозависимостью наших стихий. Мы не родственники и не супруги в человеческом представлении — просто эти два слова ближе всего описывают наши отношения. Вечное движение круга первоэлементов, связанного незримым притяжением, которое потом получит имя Любовь. Каждому из братьев в его сезон я отдаю свою силу, укрепляя его и усиливаясь сама. И для этого вовсе не надо восходить на супружеское ложе — миллиарды лет до воплощения мы обходились без этого. Впрочем, этот способ ничуть не хуже других, а уж после человеческой жизни и вовсе стал любимым.

Меня жизнь в земном теле изменила навсегда — четырежды я вынашивала и рожала в муках детей, четырежды выкармливала их грудью, растила их, лелеяла. И во всех людях я вижу теперь тех детей, которыми они когда-то были. И братья поменялись. А чтобы не забывали мы о людях — Отец поставил нам условие. Менять мир только их руками, вмешиваться напрямую только будучи уверенными, что сами они не справятся, и быть готовыми нести за свои действия ответственность. И наказание постановил жестокое — каждый раз, когда мы вмешиваемся напрямую, на чашу равновесия падает капля, большая или малая, в зависимости от тяжести содеянного. И когда чаша переполняется, мы, лишенные своей силы, оказываемся снова в человеческом теле. Но теперь — не в полном силы, здоровом, а в увечном, больном смертельной болезнью, парализованном, уродливом. И сполна испытываем на себе человеческую жестокость и несправедливость мира. И меняемся, меняемся каждый раз. Меньше всего, конечно, Красный — такова его суть. Огонь не может не жечь. Но и он стал другим…»