Ллойд Александер - Тарен странник

Тарен с мрачным лицом вернулся к работе, уверенный, что станет таким же древним, как Двивач, пока закончит ткать свой плащ. Однако постепенно, когда руки его привыкли, челнок стал сновать туда-сюда в переплетении нитей, словно рыбка между водорослями, лоскут материи на станке все удлинялся и удлинялся, хоть Двивач похваливала его, сам Тарен своими успехами был не очень доволен.

– Узор, – бормотал он, нахмурясь, – он… даже не знаю… как-то не радует меня.

– Что ж, Странник, – согласилась ткачиха – никто не заставлял тебя, приставив меч к горлу. Выбор узора был твой собственный.

– Это так, конечно, – согласился Тарен, – но теперь, когда я вгляделся в него, то хотел бы выбрать другой.

– Ага, ага, – проговорила Двивач со своим коротким сухим смешком, – в этом случае ты должен будешь выбрать одно из двух. Или заканчивай плащ, которым ты будешь недоволен, или распусти сделанную ткань и начни всё снова. Потому что станок делает лишь тот узор, какой ему задан сначала.

Долго Тарен глядел на творение рук своих, потом глубоко вздохнул и тихо сказал:

– Пусть будет так. Я начну новый.

Следующие несколько дней он уныло вытаскивал из станка нити и вправлял новые. Зато после того, как Тарен проделал все это и начал ткать заново, он с радостью увидел, что материя растет намного быстрее, чем прежде. Руки его постепенно овладевали мастерством, а им самим овладевало хорошее настроение. Когда плащ был соткан, Тарен с гордостью поднял и расправил его на руках.

– Этот гораздо лучше прежнего! – воскликнул он. – Но теперь, надевая плащ, я всегда буду помнить о тысячах нитей, из которых его соткали!

Гурджи издал победный вопль, а Двивач одобрительно покивала головой.

– Хорошо соткано, – сказала она. Взгляд ее острых булавочных глазок смягчился, и казалось, она тихо улыбалась про себя. – В твоих пальцах появилось мастерство, Странник, – промолвила она с непривычной мягкостью и почти нежностью. – Из тебя можно бы сделать одного из лучших ткачей в Прайдене. Правда, мое веретено частенько проходилось по костяшкам твоих пальцев, но, согласись, не поучив, не научить. Живи, если хочешь, в моем доме, работай на моем станке, и я научу тебя всему, что знаю сама.

Тарен долго колебался с ответом, и ткачиха, улыбнувшись, заговорила снова.

– Я знаю, что у тебя на сердце, Странник, – сказала она, – Путь молодого человека беспокоен, и молодой девушки тоже… Я стара, но все же кое-что помню. Она хитро улыбнулась. – По твоему лицу вижу, что ты стремишься в дорогу и не желаешь оставаться в Коммот Гвенит.

Тарен согласно кивнул.

– Я хотел стать кузнецом, надеялся стать ткачом. Но ты верно угадала: это не тот путь, по которому мне суждено идти.

– Тогда распрощаемся, – ответила ткачиха. – Но предупреждаю тебя, – добавила она своим резким, словно треск сухой веточки, голоском, – узор, который выткан на полотне жизни, не распустишь так же легко, как на ткацком станке.

И снова Тарен и Гурджи двинулись в путь. Они упорно продолжали ехать на север. Вскоре Коммот Гвенит остался далеко позади. Хотя на плечах Тарена был новый плащ, а в ножнах на боку висел новый клинок, не радость и удовольствие чувствовал он, а неясное беспокойство. Последние слова ткачихи Двивач вертелись у него в голове, и неожиданно вспомнился другой ткацкий станок, тот, что стоял в странной хижине на далеких Болотах Морвы.

– Ордду, Ордду, – твердил он. – Неужто на ее станке были не просто шерстяные нити, а нити судьбы? И почему врезались мне в память ее слова о малиновке, которая сама добывает себе червей? Выбрал ли я сам узор своей жизни, или я не более чем нить на её станке? Если так, то немногого стоит эта нить. В любом случае, – грустно улыбнулся он, – вся она в узелках и здорово запутана.

Но эти мрачные мысли вылетели из головы, как только Мелинлас вынес его на вершину холма и перед ним открылось самое прекрасное селение, какое он когда-либо видел. Высокие ели и стройные лиственницы окружали широкий простор хорошо ухоженных, богато зеленеющих полей. Аккуратные тростниковые крыши белых хижин поблескивали на солнце. Даже воздух казался особым – холодным и напоенным терпким запахом хвои. Сердце забилось сильнее, когда он смотрел на всё это, и странное возбуждение охватило его.

Гурджи подъехал к Тарену.

– Добрый хозяин, может, мы остановимся здесь?

– Да, пожалуй, – задумчиво проговорил Тарен, блуждая взглядом по зеленеющим полям. – Да, здесь мы сможем передохнуть.

Он направил Мелинласа вниз по склону. Гурджи на своем пони нетерпеливо трусил следом. Перейдя мелкий ручей, Тарен увидел крепкого старика, копавшего землю у самой кромки воды. Рядом с ним стояла пара деревянных ведер на коромысле, и он аккуратно ссыпал туда полные лопаты светло-коричневой земли. Его седые, отливающие металлом волосы были коротко стрижены, лицо обрамляла небольшая, тоже тщательно подстриженная бородка. Несмотря на возраст, руки этого человека казались такими же могучими и сильными, как у Хевидда Кузнеца.

– Приветствую тебя, мастер Землекоп! – поздоровался Тарен. – Что это за селение?

Человек обернулся, вытер изборожденный морщинами лоб тыльной стороной ладони и поглядел на Тарена спокойными и внимательными голубыми глазами.

– Вода, в которой стоит твоя лошадь и мутит ее своими беспокойными копытами… это Папоротниковый ручей. А селение? Коммот Мерин.

Глава девятнадцатая

ГОНЧАРНЫЙ КРУГ

– Я сказал тебе, где ты находишься, – добродушно продолжал человек, когда Тарен понудил Мелинласа попятиться и спешился на берегу ручья. Теперь скажи мне, кто ты? Что привело тебя в наши места, которых и названия не знаешь? Может, ты сбился с пути? Искал другое селение и набрел на Коммот Мерин случайно?

– Меня зовут Тарен Странник, – ответил Тарен. – Что же касается моего пути, – горько усмехнулся он, – то не могу с уверенностью сказать, что потерял его, ибо не знаю сам, где проложен этот путь.

– Тогда Мерин такое же подходящее место для остановки в пути, как и любое иное, – сказал человек. – Пойдем со мной, если не побрезгуешь моим гостеприимством.

Он кинул последнюю лопату глины в деревянное ведро, Тарен поспешно предложил свою помощь и подставил плечо под коромысло. Но ведра оказались намного тяжелее, чем рассчитывал Тарен. Лоб его вскоре покрылся испариной, он шатался под непосильным грузом, а груз этот с каждым шагом, казалось, становился вдвое тяжелее. И хижина, на которую указал человек, словно бы удалялась, убегала от них.

– Если ты собираешься обмазать глиной свою потрескавшуюся печную трубу, – пыхтел Тарен, – то далековато же отправился за глиной!

– Ты не так приладил коромысло на плечах. Хитрость небольшая, но уметь надо, – широко улыбнулся человек, глядя на мучения Тарена.