Ллойд Александер - Тарен странник

– Прекрасное оружие, мастер Хевидд! – в восторге вскричал Тарен, любуясь делом рук своих. – Пожалуй, не хуже моего прежнего!

– Ну и что? – равнодушно откликнулся кузнец. – Ты уверен, что хорошо справился с работой? Неужели ты доверишь свою жизнь неиспытанному клинку? – Он ткнул пальцем в сторону деревянного чурбана в самом углу кузницы. – Ударь покрепче, – велел он. –Острием, краем и плоско.

Тарен уверенно взмахнул мечом и резко опустил его на чурбан. Клинок задрожал от могучего удара, что-то хряснуло, звякнуло, и Тарен вдруг с изумлением обнаружил, что держит в руке рукоять с неровным железным обломком. Осколки выкованного им клинка валялись у ног. Готовый разрыдаться, Тарен обернулся к Хевидду. Тот громко расхохотался.

– О-го-го! – заливался кузнец, совершенно не расстроенный неудачей Тарена, – Неужели ты рассчитывал с маху сделать достойный клинок?

– Что же мне теперь делать? – растерялся Тарен.

– Вот именно, делать! – ответил кузнец. – Начать делать новый!

И Тарен начал всё сначала. Но теперь он уже не тешил себя радужными надеждами. Работал мрачно и упрямо. Но еще больше пал духом, когда Хевидд велел ему выбросить и два следующих клинка, даже не давая их закалить, потому что посчитал безнадежно испорченными. Дым от горячего металла въелся в ноздри и легкие и придавал даже еде кислый привкус гари. Тарен поспешно проглатывал скудный обед и снова устремлялся к горну. Он окунал откованную болванку в чан с водой, закаливая металл, и клубы горячего пара били в лицо и душили его. Постоянный гул и грохот сотрясали все тело и проникали внутрь, словно бы перемалывая каждую частичку тела. В конце концов ему стало казаться, что не клинок, а он лежит на наковальне и по его голове бьют, бьют, бьют тяжелым молотом.

Следующий выкованный им клинок показался ему отвратительным. Впадины, неровные вмятины и полосы. Этот уродец совсем не напоминал прежнего меча, удивительно изящного и прекрасно отполированного, сияющего, словно луч солнца. Тарен и это свое изделие уже собирался с отвращением откинуть в сторону. Но кузнец, внимательно осмотрев черный от окалины клинок, приказал закончить его.

– Вот этот может хорошо послужить тебе, – сказал Хевидд уверенно, не обращая внимания на недоверчивый взгляд Тарена.

И вновь Тарен подошел к деревянному чурбану и поднял меч. Стараясь сломать этот грубо выкованный клинок, он что было силы рубанул им иссеченную колоду. Клинок зазвенел гулко и протяжно, как колокол. А чурбан раскололся надвое.

– Та-ак, – протянул Хевидд. – Этот меч стоит носить.

Он прихлопнул Тарена обеими руками по плечам и прогремел:

– В этих цыплячьих крылышках появляется настоящая сила! Ты испытал себя так же, как испытывал свой клинок. Оставайся, парень, и я научу тебя всему, что знаю.

Тарен некоторое время молчал, глядя без всякой гордости на выкованный им клинок.

– Ты уже научил меня многому, – наконец сказал он Хевидду, – Я благодарен тебе, хотя и понял, что не обрету то, что надеялся обрести. Не получилось из меня настоящего кузнеца.

– Эй, эй, парень! – вскричал Хевидд. – У тебя есть задатки настоящего мастера. А такое нечасто можно отыскать во всем Прайдене.

– Мне приятно слышать эти слова от тебя, мастер, – ответил Тарен. Но в глубине души я знаю, что это не мое ремесло. Что-то влечет меня дальше. Я должен продолжать искать свою судьбу, как бы мне ни хотелось остаться у тебя.

Кузнец молча покивал.

– Странник, – задумчиво сказал он. – Хорошее прозвище у тебя, парень. Странник. Пусть будет так. Я никогда и никого не принуждаю идти против влечения собственного сердца. Сохрани этот меч в память обо мне и в знак моей дружбы. Он по-настоящему твой, потому что ты выковал его собственными руками.

Тарен грустно усмехнулся, глядя на грубо сделанный клинок.

– Это простое, неблагородное оружие как раз подходит мне, безвестному страннику, – сказал он. – Он был бы не такой неуклюжий, сумей я сделать до него дюжину мечей.

– Дюжину? – фыркнул кузнец, провожая Тарена и Гурджи. – Дюжину? Какая разница, сколько ты выковал мечей? Главное, как тебя выковала кузница! Я же говорю, что кузница – это жизнь! Не отворачивай лицо от опаляющего тебя огня! Не бойся испытаний, и ты отлично справишься с любым молотом и наковальней!

Хевидд Кузнец долго махал им вслед своей закопченной пятерней. Неутомимые путники направили своих коней на север. Они неуклонно продвигались вперед по богатой долине Великой Аврен. Несколько дней пути мимо ухоженных полей, небольших хуторов и живо писных рощиц привели их на окраину большого селения Коммот Гвенит. Тут внезапно хлынул сильный ливень, и они, пришпорив коней, галопом понеслись к первому попавшемуся на глаза убежищу.

Это было, казалось, беспорядочное скопление амбаров, конюшен, курятников. Разномастной и разновеликой толпой они будто бы разбрелись в разные стороны. Но когда Тарен спешился и поспешил к хижине, затесненной среди этого скопища построек, он понял, что все они связаны переплетением узких дорожек и любая из них непременно вывела бы его к двери, которая открылась за мгновение до того, как он постучал.

– Добро пожаловать, – задребезжал слабый голосок, будто веточка в огне треснула.

Гурджи первым нырнул в дверь, спасаясь от потоков дождя. Тарен вошел следом и увидел согбенную старую женщину в сером невзрачном платье, кивком приглашающую их к очагу. Ее длинные распущенные волосы были такими же белыми, как и висевшая у нее на поясе заплетенная косицами шерсть. Тонкие и костистые, словно два веретена, ноги выглядывали из-под подола ее платья. Лицо женщины было покрыто густой сетью морщин, щеки ввалились, но эта старая женщина вовсе не казалась слабой и немощной. Время и жизнь высушили и закалили ее, будто корень векового дерева. Серые небольшие глаза ее оставались яркими и остро поблескивали, будто пара новеньких булавочных головок.

– Я Двивач Ткачиха, – ответила она, когда Тарен вежливо поклонился и назвал себя, – Тарен Странник, говоришь? – повторила она, сочувственно улыбнувшись, – По тебе и в самом деле видно, что ты немало побродил по свету. Бродить тебе приходилось много, мыться выпадало гораздо меньше. Все невзгоды пути я вижу на твоем лице так же ясно, как основу и уток на моем ткацком станке.

– Да, да! – обрадовался Гурджи. – Смотри, нитки и перевитки, мотки и узелки! Их так много, что бедная, слабая голова Гурджи не выдерживает этого круженья и кружевенья!

Теперь и Тарен заметил высокий ткацкий станок, стоящий, как громадная арфа с тысячью струн, в углу хижины. Вокруг него громоздилась гора катушек и ниток всех цветов, с боковых стоек свисали мотки пряжи, шерсти и льна, по стенам хижины были развешаны куски законченной материи, некоторые из которых пестрели яркими красками, другие удивляли замысловатым узором, третьи успокаивали глаз чистотой цвета и простотой рисунка, но были и такие, что вызывали небывалый восторг тонкостью и неуловимым мастерством, словно бы не сотворены они руками, а созданы самой природой. Тарен изумленно оглядывал это бесконечное разнообразие, потом повернулся к ткачихе из Гвенита.