Стивен Эриксон - Сады Луны

Паран думал, что всё изменилось после резни на дороге. Он справился лучше, чем многие из ветеранов, чему немало помогло то, что его лошадь была самых лучших кровей. К тому же, чтобы выказать перед ними холодный и бесстрастный профессионализм, он сам вызвался осмотреть поле.

И ведь хорошо справился, хотя осмотр дался ему… нелегко. Блуждая среди трупов, Паран слышал крик где-то в своей голове. Юноша высматривал детали, странности — необычная поза, необъяснимая улыбка на лице мёртвого солдата — но хуже всего было то, что произошло с лошадьми. Покрытые коркой ноздри и губы — знак ужаса — и раны, ужасные, огромные и смертельные раны. Желчь и испражнения замарали коней, и всё вокруг было покрыто блестящим ковром крови и обрывков плоти. Паран едва не плакал, глядя на этих некогда гордых животных.

Он поёрзал в седле, чувствуя, как ладони становятся влажными там, где касаются резной луки. Весь день Паран держал себя в руках, но теперь его мысли вернулись к ужасной сцене побоища. Словно нечто в его душе, прежде твёрдое и решительное, вдруг запнулось, зашаталось, грозя лишить его равновесия; притворное равнодушие, которое Паран демонстрировал ветеранам в своём отряде, когда они падали на колени у обочины дороги, сотрясаясь от рвотных позывов, теперь обернулось для него своей тёмной стороной. Эхо того, что Паран увидел в герромской управе, обрушилось последним ударом на и так уже избитую, измученную душу, — разрывая в клочья панцирь невозмутимости, который до сих пор позволял сохранять контроль над собой.

Паран с трудом выпрямился. Он сказал адъюнкту, что юность его миновала. Да и другого наговорил — бесстрашно, равнодушно, безо всякой осторожности, которой отец учил его встречать многоликую махину Империи.

И где-то невообразимо далеко в памяти Парана прозвучали давние слова: «Живи тихо». Он отмахнулся от этой мысли тогда, отвергал её и теперь. Но адъюнкт его заметила. Сейчас юноша впервые засомневался, стоит ли этим гордиться. Тот побитый жизнью ветеран, который много лет назад стоял рядом с ним на стене Паяцева замка, теперь презрительно плюнул бы Парану под ноги. Мальчик вырос и стал мужчиной. «Лучше бы ты меня послушался, сынок. А сейчас — только посмотри на себя».

Кобыла вдруг остановилась, её копыта неуверенно застучали по разъезженной дороге. Паран схватился за оружие, с тревогой оглядываясь в наступивших сумерках. Дорога шла среди рисовых полей, ближайшие лачуги крестьян стояли на гряде холмов в сотне шагов от дороги. Но путь ему преградила фигура.

Холодное дыхание лениво прокатилось мимо, так что кобыла задрожала, раздула ноздри и прижала уши.

Силуэт — мужчина, судя по росту, — был в одежде всех оттенков зелёного: из-под плаща с капюшоном выглядывали выцветшая туника и льняные рейтузы, прикрытые снизу зелёными же кожаными сапогами. За тонкий ремень был заткнут длинный нож — излюбленное оружие воинов Семи Городов. На руках мужчины, бледно-серых в вечернем свете, поблёскивали кольца — на каждом пальце по два: под и над костяшками. Он поднял глиняный кувшин.

— Хотите пить, лейтенант? — Голос у мужчины был мягкий и странно мелодичный.

— У вас ко мне дело? — спросил Паран, не отпуская рукояти меча.

Человек улыбнулся и отбросил на спину капюшон. У него были вытянутое лицо, светло-серая кожа и странные раскосые глаза. Выглядел незнакомец лет на тридцать, но волосы были седыми.

— Адъюнкт попросила меня об услуге, — сказал он. — Она с нетерпением ждёт вашего доклада. Я должен вас сопроводить к ней… быстро. — Незнакомец потряс кувшин. — Но сначала — трапеза. У меня в карманах славное угощение — куда лучше, чем могут предложить никчёмные канские крестьяне. Присаживайтесь со мной здесь, на обочине. Можем побеседовать и понаблюдать за их неустанной работой. Моё имя — Шик.

— Это имя я слышал, — сказал Паран.

— Что ж, неудивительно, — ответил Шик. — Увы, я — это он. Кровь тисте анди течёт в моих жилах, она, несомненно, пытается поскорей отделиться от примеси крови обычного человека. От моей руки пал королевский род Унты — король, королева, сыновья и дочери.

— И братья — двоюродные, троюродные…

— Уничтожить всякую надежду. Таков был мой долг как Когтя непревзойдённого мастерства. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Который?

— Пить хотите?

С недовольным видом Паран спешился.

— Мне показалось, вы сказали, что адъюнкт просила нас поспешить.

— И мы поспешим, лейтенант, едва лишь наполним желудки и побеседуем, как пристало воспитанным людям.

— Ваша репутация располагает воспитание в самом низу перечня ваших умений.

— Но именно этот навык я чту превыше других, хотя в наши тёмные дни он не часто находит себе применение, лейтенант. Надеюсь, вы не откажетесь уделить мне немного своего драгоценного времени, раз уж мне выпала честь сопровождать вас?

— О чём бы вы там ни договорились с адъюнктом, это ваше дело, — сказал, подходя, Паран. — Я вам ничем не обязан, Шик. Кроме неприязни.

Коготь присел и извлёк из карманов несколько свёртков и два хрустальных кубка. Затем откупорил кувшин.

— Старые раны. Мне-то сказали, что вы избрали иной путь, покинули унылые и тесные ряды знати. — Он наполнил кубки вином янтарного цвета. — Вы теперь едины с телом Империи, лейтенант. Она командует вами. Вы беспрекословно подчиняетесь её приказам. Вы — крошечный мускул в этом теле. Ни больше. Ни меньше. Время старых обид давно миновало. И потому, — он отставил кувшин и протянул Парану кубок, — ныне мы пьём за новое начало, Ганос Паран, лейтенант и помощник адъюнкта Лорн.

Продолжая хмуриться, Паран принял кубок.

Они выпили.

Шик усмехнулся, достал шёлковый платок и промокнул губы.

— Ну, вот — не так уж трудно, верно? Позволите называть вас по избранному имени?

— Хватит и Парана. А вы? Какой титул носит командир Когтей?

Шик снова усмехнулся.

— Когтями по-прежнему командует Ласиин. Я ей помогаю. В этом смысле я — тоже лишь помощник. Вы меня можете звать по избранному имени, разумеется. Я не считаю, что стоит слепо следовать формальному этикету, когда люди уже достаточно знакомы.

Паран сел на грязную дорогу.

— И мы уже достаточно знакомы?

— О да.

— Как вы это определяете?

— Ну, видите ли, — Шик начал разворачивать свёртки, и на свет появились сыр, пирожки, фрукты и ягоды. — Я свожу знакомство с людьми двумя способами. Вы видели второй.

— А первый?

— Увы, в таких случаях у меня обычно нет времени на представления.

Паран устало снял шлем.

— Хотите узнать, что я обнаружил в Герроме? — спросил он, приглаживая рукой свои чёрные волосы.

Шик пожал плечами.

— Если вы хотите рассказать.

— Наверное, я лучше подожду встречи с адъюнктом.