Стивен Эриксон - Сады Луны

Но они — его лучшие друзья. Родителей Крокуса унесла крылатая чума, когда ему было четыре года. С тех пор его воспитывал дядя Маммот. Старый учёный сделал всё, что мог, однако не очень-то преуспел. Уличные тени и безлунные крыши города казались Крокусу намного более интересными, чем пыльные дядины фолианты.

Но сейчас ему стало одиноко. Крупп не снимал маску блаженной глупости никогда, даже на миг; за все годы, что Крокус провёл под его началом, обучаясь искусству воровства, он никогда не видел, чтобы Крупп вёл себя иначе. Колл, похоже, решил всегда, любой ценой избегать трезвости. Причин Крокус не знал — хотя подозревал, что когда-то Колл был чем-то большим. А теперь Раллик и Мурильо решили не посвящать его в подробности какой-то новой интриги. В его мыслях вдруг возник образ — освещённое луной тело юной девушки, — и юноша с досадой потряс головой.

Салти принесла завтрак — кусочки хлеба, поджаренные на сливочном масле, головку козьего сыра, гроздь местного винограда и кувшин низинного горького кофе. Первым она подала Крокусу, и тот пробурчал слова благодарности.

Пока Салти подавала Раллику, Крупп извёлся от нетерпения.

— Какая дерзость! — проворчал он, оправляя покрытые пятнами рукава своего широкого кафтана. — Крупп подумывает о том, чтобы обрушить тысячу ужасных заклятий на грубую Салти.

— Лучше бы Круппу воздержаться, — сказал Раллик.

— О да, разумеется, — пошёл на попятный Крупп, вытирая лоб платком. — Чародей моих дарований никогда не опустится до того, чтобы проклинать какую-то посудомойку.

Салти повернулась к нему.

— Посудомойку?! — Она схватила с тарелки кусок хлеба с маслом и с размаху шлёпнула на голову Круппа. — Не бойся, — добавила она, удаляясь к барной стойке. — С такими волосами, как у тебя, никто ничего не заметит.

Крупп стащил хлеб с головы. Он уже почти бросил его на пол, но потом передумал и облизнулся.

— Крупп нынче утром великодушен. — Человечек расплылся в широкой ухмылке и положил хлеб на тарелку перед собой. Затем наклонился вперёд и переплёл пухлые пальчики. — Крупп желает начать трапезу с винограда, если позволите.

На этот раз сон вывел Круппа через Болотные ворота по Южному тракту, а потом налево, к Резчиковой дороге. Небо над головой приобрело неприятный оттенок бледной зелени и серебра.

— Всё течёт, — выдохнул Крупп, пока ноги несли его по пыльной, разбитой дороге. — Монетой завладел мальчишка, хоть сам он о том и не знает. Неужто Круппу придётся пройти по этой Обезьяньей дороге? Как удачно, что округлое тело Круппа — пример совершенной симметрии. Нужно не только родиться с подобным талантом к равновесию, его приходится оттачивать изнурительными тренировками. Но Крупп, конечно, уникален, ибо ему никогда не было нужды тренироваться — ни в чём.

Слева от него, в поле, в кругу молодых деревьев, за покрытыми почками ветвями видны были красные отблески костра. Острые глаза Круппа разглядели одинокую фигуру, которая, казалось, держала руки в пламени.

— Слишком много острых камней на этой неровной, разъезженной дороге, — пропыхтел он. — Крупп выбирает жёсткую землю, которой ещё только предстоит покрыться зеленью весны. Вот и костёр манит путника. — Он сошёл с дороги и двинулся к кругу деревьев.

Когда толстяк прошёл между тонких стволов и оказался в кругу света, голова в капюшоне повернулась, и незнакомец медленно осмотрел Круппа, при этом лицо сидящего оставалось в тени, хотя костёр горел прямо перед ним. И несмотря на то, что этот человек, растопырив длинные мосластые пальцы, действительно держал руки в пламени, они, казалось, ничуть не страдали от жара.

— Я бы хотел вкусить сего тепла, — с лёгким поклоном заявил Крупп. — Так редко оно в последнее время встречается в снах Круппа.

— Чужаки ходят в них, — сказал человек тонким голосом со странным акцентом. — Такие, как я. Значит, это ты призвал меня? Много времени минуло с тех пор, как я ходил по земле.

Крупп вскинул брови.

— Призвал? О нет, не Крупп, который и сам — лишь жертва собственных снов. Вообрази, в конце концов, Крупп даже сейчас спит под тёплым одеялом в своей скромной комнате. Но взгляни-ка на меня, незнакомец: ведь я продрог, нет, промёрз до костей!

Человек тихо рассмеялся и поманил Круппа к огню.

— Я снова ищу ощущений, — проговорил он, — но мои руки ничего не чувствуют. Принимать поклонение значит разделять боль молящихся. Боюсь, у меня больше нет последователей.

Крупп молчал. Ему не нравилось мрачное настроение этого сна. Он протянул руки к костру, но не почувствовал жара. Холодная ломота пробралась в колени. Наконец Крупп посмотрел поверх огня на человека в капюшоне.

— Крупп полагает, что ты — Старший бог. Есть у тебя имя?

— Я известен как К'рул.

Крупп одеревенел. Его догадка оказалась верной. От мысли о том, что Старший бог пробудился и вошёл в его сон, мысли Круппа дали стрекача, словно перепуганные кролики.

— Как же ты оказался здесь, К'рул? — спросил он дрожащим голосом. Вдруг сразу стало очень жарко. Крупп вытащил из рукава платок и вытер пот со лба.

К'рул подумал, прежде чем ответить, и Крупп услышал сомнение в его голосе.

— За стенами этого города, Крупп, на камень, некогда освящённый моим именем, пролилась кровь. Это… это для меня внове. Когда-то я правил умами многих смертных, и они кормили меня кровью и расколотыми костями. Задолго до того, как по капризу смертных вознеслись первые каменные башни, я бродил среди охотников. — Капюшон приподнялся, и Крупп почувствовал на себе взгляд бессмертных глаз. — Кровь пролилась снова, но этого недостаточно. Думаю, я здесь, чтобы ждать того, кого разбудят. Того, кого я знал прежде, давным-давно.

Крупп словно проглотил ложку горькой желчи.

— И что ты дашь Круппу?

Старший бог стремительно поднялся.

— Древнее пламя, которое дарует тебе тепло в час нужды, — молвил он. — Но взамен ничего не требую. Ищи т'лан имасса, который ведёт женщину. Они — Пробудители. Думаю, мне нужно готовиться к битве. Которую я проиграю.

Глаза Круппа широко раскрылись от внезапной догадки.

— Тебя используют! — ахнул он.

— Возможно. Если так, то боги-дети совершили роковую ошибку. В конце концов, — страшная усмешка прозвучала в его словах, — я проиграю битву. Но я не умру. — К'рул отвернулся от костра. Его голос донёсся до Круппа. — Играй, смертный. Всякий бог падёт от руки смертного. Только так можно положить конец бессмертию.

Крупп уловил тоску в словах Старшего бога. Он заподозрил, что в этих последних словах ему была явлена великая истина, истина, которую ему было позволено использовать.