Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

Полковник взглянул на пришедшее сообщение. Смотрел долго, но не потому, что не верил своим глазам, просто тянул и тянул паузу.

– Не буду задавать лишние вопросы, – спокойно произнес полковник, разрывая мысли Кондрата. – Вы ведь знали Николая Самозванца, естественно, вы ведь сожительствовали с ним. Как в дурацком анекдоте, у меня есть для вас две новости: хорошая и плохая. Начну с хорошей – за связь с несовершеннолетним подростком вам ничего не будет. Если вы настаиваете, я могу сообщить вам плохую новость, почему именно.

Микешин разом все понял. Земля ушла из-под ног. В глазах все поплыло, майор то скрывался в подступившей пелене, то враз выплывал из нее, всякий раз в новом месте, словно, играя в прятки.

Полковник потряс Кондрата за плечо. Он обернулся.

– Расскажите.

– Мне кажется, вам…

– Расскажите, – резко произнес Кондрат, срывая руку с плеча и едва не разорвав пиджак – столь цепко за него держался полковник. Тот пожал плечами и читая с экрана мобильного, а изредка тыкая в него пальцем, чтобы перелистнуть страницу, начал говорить.

Кондрат понимал и не понимал, что произошло. Кажется, больше не понимал, ведь Колька… он хоть и ершистый, но такой робкий, нежный, тонкий, мягкий. Никак не вяжущийся с теми определениями, что давал полковник. Никак, никакими силами представить его в роли преступника, да еще и покушающегося на чью-то жизнь, не было сил.

Кондрат отчаянно затряс головой. Полковник прервался, бросив взгляд на жреца, разом все понял.

– Информация пока проверяется. Милиционеры задержаны, сейчас дают показания. Вот только, кажется, один из банды сбежал, по их утверждениям, возможно, ранен.

– Не Колька? – вспыхнул и разом осел Кондрат, плохо понимая, что говорит и слышит. Полковник промолчал и продолжил с прерванной строки.

– Мы сейчас пытаемся его разыскать, предполагается, у подростка имелось оружие. Трудно сказать, откуда. Но мы выясним. И вот еще что…

Впрочем, достаточно было посмотреть на Микешина, чтобы вопросы отпали сами собой. Полковник – первый раз за все время пребывания с Кондратом – смутился и произнес вполголоса:

– Подпишите здесь, и здесь, и вас отвезут. Если хотите, сперва на опознание, – Микешин собрался подняться, но услышав эти слова, покачал головой. – Ваше право. Личность подростка все равно установлена. Поднимайтесь, мы отправляем вас в изолятор, ну поднимайтесь же.

В коридоре он столкнулся с Сердюком, судя по выражению лица Антона, его все же отпустили – под подписку о невыезде. Голова снова закружилась.

– Идемте, – полковник нетерпеливо дернул за рукав пиджака. Кондрат обернулся. Внезапно он почувствовал какую-то удивительную легкость. И лица окружающих куда-то поплыли, поплыли…

Он услышал только «в отдельную камеру… я сказал, найди, где хочешь»…. И на этом, казалось, все кончилось. Но нет, открыв глаза, он обнаружил, что прежняя пелена спала, а он сам находится в одиночной камере. Как он туда попал, Кондрат не помнил. Да это и не имело значения. Дурман, прежде окутывавший его, потихоньку спадал. Глаза все еще были мокрыми, значит, даже в обволокшей его мгле, он плакал. Горюя по своему любимому, ершистому, колкому, язвительному, но такому милому, доверчивому и верному, так и не покинувшему его. И еще, наверное, по себе. Потерявшему самое дорогое, что у него было. Только вера, одна лишь она и осталась с ним, одна. И еще Он.

Кондрат спустился с откидных нар, стал на колени и, не имея представления о востоке, повернулся на свет, тихо струящийся из зарешеченного окошка под самым потолком. Как это, наверное, делали многие до него, из оказавшихся здесь. Сложил аккуратно ладони, словно семинарист первой ступени, опустил голову. И начал моление за упокой, как этого не делал, наверное, ни один из преклонявших колени. Слова подбирались легко, и на душе стало немного светлее. А вскоре засветлело и в оконце – теплый, тяжелый дождь прошел, заметно посвежело, стало легче дышать. Глаза его были мокры от слез, но Кондрат почему-то был уверен, что заступился пред Всеблагим за молящегося, и что теперь Кольке, где бы он ни пребывал в ином мире, станет немного легче. А быть может Господь сделал так, что Колька, как невинно убиенный… и то, что по окончании молитвы, окончился и дождь, стало знамением для него… для них обоих… он снова заплакал, но совсем иначе. Высвободив из себя боль и муки страдания, он плакал об освобождении, о знаке, который видел. И о том пути, что им, разлученным на два света, еще предстоит пройти.

72.

Сложив бумаги в портфель, Дзюба вышел из кабинета. Секретарша распечатывала документы, одновременно, что-то выправляя в ведомости, кивком головы она попросила минутку подождать.

– Лаврентий Анатольевич, а про Егора что-нибудь слышно? – неожиданно спросила она, закончив правку и выходя из программы. Дзюба не понял, попросил уточнить. – Ну про Савского. Которого вы в Москву отправили с игрушками.

– Ах, да, неплохой малый, единственный, кто решился отправиться в долгий путь, когда все остальные делали вид, что бастовали и перекрывали федеральную трассу. Заработался, надо бы позвонить ему, узнать, что да как. Или Ширвану Додаеву. Знаешь, мне самому интересно это узнать. Он не звонил, не писал, с числа пятнадцатого как провалился. Хотя нам тут «восьмерку» теперь отрубили, так что все может быть. А сотовая связь работает через пень колоду. Надя, а чего это ты им так заинтересовалась.

Мог бы не спрашивать, и так все понятно. Надежда зарделась, аки маков цвет, и опустив очи долу, тихо сказала:

– Ну как же, Лаврентий Анатольевич, он ведь мой жених.

– Ты его точно в армию проводила.

– Не смейтесь, пожалуйста, у нас серьезно.

– А шашни с начальником только для пользы дела. Ладно, молчу, молчу. Сегодня же постараюсь связаться либо с ним, либо с получателем груза. Сообщу тебе. А ты что сама?

– Так мобильный не отвечает. Вне зоны доступа. Вначале мы договаривались, что он будет звонить, еще перед отправкой, а потом…. Знаете, мы с ним нехорошо расстались….

– Узнаю насчет Егора, если смогу пробиться в Москву. Нас ведь тут как в мышеловке держат, – она вздохнула и опустила голову.

– Вы правы, как в мышеловке…. Возьмите распечатки, все готово, – Дзюба посмотрел на часы, положил листы бумаги в папку и заметил:

– Все, до пяти меня не будет. Может, больше.

– Мне вас обязательно дождаться? А то ведь пятница, короткий день, мне еще к маме надо заехать….

– Желательно. Потому что на выходные у меня есть планы. И ты в них тоже принимаешь участие, – секретарша зарделась, но ничего не сказала. Только кивнула в ответ. Дзюба улыбнулся тихо: да, теперь она точно дождется. А что до выходных, придется ее расстроить. Планы на выходные подразумевали канцелярскую работу в его конторе.