Кирилл Берендеев - Осада (СИ)

– Какими могилами, вы в своем уме? Вообще, что вы говорите такое?

Тикусемо замолчал, потом неожиданно рассмеялся.

– Да, как-то диковато в наше-то время. Но это обязательное условие.

– Короче, территория вам все равно нужна. А не только рыба. Вы туда буракуминов высылать будете? Или корейцев?

– Простите, я не могу ответить на этот вопрос.

– Ну конечно. А я могу вам ответить прямо сейчас. И не только на этот. Выходит так: вы выкачиваете из Охотского моря рыбу, а затем продаете ее нам, взамен же намерены получить еще и сахалинский шельф с нефтью.

– Послушайте, Лаврентий Анатольевич, это не экспансия, это восстановление наших исконных территорий. Ведь ваше государство, вот именно ваше государство, тоже не прочь заполучить и все соседние области, как Сахалинскую, и вы будете говорить при этом о новом возрождении России. Мы, после поражения во Второй мировой, тоже только и делаем, что говорим о возрождении былой Японии, но согласитесь же, что наш народ столько вытерпел за прошедшие годы, что мог бы себе позволить.

– Наш народ вытерпел куда больше. И тоже хотел бы позволить много чего. Впрочем, извините, Акио-сан, но все вопросы о территориях мы будем обсуждать на встрече с премьер-министром. Полагаю, он прибудет к нам в город для переговоров, я приглашаю, если он не побоится пересечь пролив. Пусть прилетает и посмотрит, а то вдруг ему территории не понравятся.

Тикусемо задохнулся, но смолчал. И неожиданно произнес:

– Вы правы, я не вправе обсуждать с вами подобные вопросы. Это прерогатива главы государства.

– А Северные территории, – неожиданно добавил Дзюба, смотря собеседнику прямо в глаза, – вы получите. Это я могу обещать хоть сейчас. Предлагаемая вами компенсация как раз их и покроет. Можете так и передать господину премьер-министру.

Тикусемо долго молчал, наконец, молча подал руку: говорить больше не о чем. По прошествии часа после визита позвонил Устюжный, судя по тому, с чего начал разговор старик, Тикусемо заходил и к нему, сразу после визита к Дзюбе.

– Присоединяюсь к поздравлениям, вы в самом деле, человек удивительный, вот так просто взяли и свергли кремлевскую клику, сразу вспоминаешь ГКЧП, – почти скороговоркой произнес учитель. – Или скорее Февральскую революцию. Власть как сама собой растворилась. Но я не об этом. Вчера не мог вам позвонить, сильно переживал, давление, знаете ли.

– Я вас понимаю, – Устюжный два прошедших дня тактично выдерживал паузу, разглядывая противостояние сторон как бы со стороны. В самом деле, он почти ничем не рисковал, подумал Дзюба с некоторой даже досадой на предусмотрительность старика – гарантиями губернатора заручился, а за Лаврентием не заржавеет. При любом раскладе остается с джокером. – Все же жаль, что вы вчера не ответили, мы работали над составом правительства, право же, я даже не знаю, что теперь вам предложить, – если он ожидал реакции от Устюжного, то не добился оной: старик покряхтев для приличия, заметил:

– Лаврентий Анатольевич, да мне просто приятно, что вы обо мне вспомнили. В мои-то годы да власть иметь, нет, это уже не то. Пенсия, самая простая стариковская пенсия, вот мой удел. А если у вас не разобрали еще по крайности пост главы вашей Администрации, или управления делами, то мне и этого будет за глаза достаточно.

Дзюба хмыкнул, но согласился, пост руководителя Администрации был вакантен, хотя бы потому, что саму Администрацию Лаврентий подумывал упразднить. Но раз Устюжный хочет, почему бы и нет. Его советы и.о. президента новой республики еще ой как пригодятся. Пусть даже Администрация и будет состоять из одного человека.

Далее Глеб Львович поинтересовался Тикусемо, вот тут уже Лаврентий перестал сомневаться, что Акио-сан усердно дублирует все свои действия на обоих лидеров, молодого и старого, видимо, в правительстве Японии решили ставить сразу на двоих: ведь в прежнее время Устюжный был куда большим авторитетом, нежели отчаянный молодец Дзюба, от которого всего можно было ожидать. В том числе и передачи власти своему учителю, почему бы и нет. Пускай и неформально, как это произошло в восьмом в России: прежний хозяин сменил должность, став скромным премьер-министром, а на трон поставил престолоблюстителя, который всем нравится, но который всегда внимает своему наставнику и шага не сделает без указки, а по истечении четырех лет, уступит место без вопросов.

Дзюба предпочел сообщить все в точности, как было в разговоре: условия, его контраргументы, реакцию Тикусемо. Устюжный некоторое время молчал, потом произнес:

– Сам пришел, интересно. И показательно, видимо, хотел посмотреть реакцию. Мне-то он для проформы звонил, как я теперь понимаю.

– И передал те же условия, – Дзюба констатировал факт. Устюжному не оставалось ничего, как согласиться: – Значит, не доверяет новой власти.

– Да куда мне уж, я ведь… впрочем, японцы в каждом семидесятилетнем человеке видят молодого перспективного политика. Нация такая. А вспомните, любопытный факт: дедушка Ленин умер в пятьдесят четыре, а вот наш Пашков, вернее, уже не наш, в те же пятьдесят четыре еще действительно молодой и перспективный политик. Но я отвлекся – вообще, вы совершенно правы. Мир с Японией нам нужен, обмен на острова подойдет, а вот новые их пожелания это по большому счету прощупывание ваших слабостей. Если поддадитесь, начнете колебаться, они на вас насядут, и мгновенно сожрут. Будем сырьевым придатком и не выкарабкаемся никогда. Но и мир с Россией нам очень важен. Это наша общая родина. Да и… ну сами посудите, куда ж мы без нее.

– Сперва я хотел бы поговорить с японским премьером. А потом с Пашковым. Надо с требованиями разобраться.

– У Пашкова тоже будут требования. Матросская тишина по нам плачет. А вообще и с них можно что-то поиметь. Хотя бы безопасный коридор по Транссибу, да и помимо того. Япония и Россия останутся для нас важнейшими векторами развития, и в зависимости от того, как нам удастся меж ними лавировать, будет зависеть успех всего предприятия, – с улыбкой Дзюба понял, что Устюжный все еще не смеет называть новое образование Дальневосточной республикой, предпочитая любые эвфемизмы. Они поговорили еще немного о делах насущных, о заседании кабинета, на котором желательно присутствие Устюжного, тот немедля дал свое согласие, разговор подошел к концу, собеседники распрощались. Но совсем ненадолго.

Все последующие два дня были заполнены до отказа, но все хлопоты были приятными. Дзюба сформировав было кабинет, вынужден был его переформировывать заново: за эти сорок восемь часов к республике, уже безо всяких кавычек произносимой даже Устюжным, присоединились Хабаровский край, во главе которого встал протеже Дзюбы, Амурская и Охотская области, с прежними губернаторами, отчасти, ради такой возможности и переметнувшиеся к Лаврентию, а так же Чукотский автономный округ, давно потерявший своего кормильца-олигарха, а потому маявшийся без денег и власти. Последней вошла Якутия, ее президент долго кобенился, но как только речь зашла о северном завозе, тут же сдал позиции. В итоге осталась только Камчатка, пожелавшая сохранить верность Маркову, обеспечив свою независимость от посягательств флотом и армией, расквартированными на ее территории и считавшими себя обязанными подчиняться верховному главнокомандующему.