Стивен Эриксон - Дом Цепей

«Достаточно я терпел обманщиков и злодеев. Ныне мой меч ответит им».

Воину-Тоблакаю было еще менее интересно создавать список имен, ведь имена сродни клятвам, а он дал слишком много клятв. Нет, он будет убивать по прихоти.

Он так ждал возвращения.

«Хотелось бы вернуться вовремя».

Спускаясь по склонам к Святой Пустыне, Карса с облегчением увидел далеко на севере и востоке красный гребень гнева, стену Вихря. Итак, всего один день.

Он улыбнулся далекой ярости, ибо отлично ее понимал. Связана — скована — так долго… Богиня скоро изольет свой гнев. Он чувствовал ее голод так же отчетливо, как две души в мече. Кровь оленей слишком жидка.

Карса остановил Ущерба у старой стоянки около соляного озера. Склоны позади станут последним источником пищи для коня по эту сторону Вихря, и он потратил время, собирая тюк травы в запас, наливая воду в мехи из недалекого источника.

Затем развел огонь, используя последний сухой помет бхедринов Джаг Одхана — что делал редко — и, поужинав, развязал мешок, впервые достав останки Т'лан Имассы.

— Не терпится от меня избавиться? — сказала Сибалле сухим, скрипучим голосом.

Он хмыкнул, глядя на тварь сверху вниз. — Мы заехали далеко, Ненайденная. Давно я тебя не видел.

— Почему же решил увидеть именно сейчас, Карса Орлонг?

— Не знаю. Уже сам пожалел.

— Я видела сквозь мешковину солнечный свет. Лучше, чем темнота.

— С чего бы мне интересоваться твоими вкусами?

— Потому, Карса Орлонг, что мы в одном Доме. Доме Цепей. Наш хозяин…

— У меня нет хозяина, — зарычал Карса.

— Ему бы понравилось, — заверила Сибалле. — Увечный Бог не ждет, чтобы ты вставал на колени. Не отдает приказаний Смертному Мечу, своему Рыцарю Цепей — вот кто ты, вот роль, для которой ты создан с самого начала.

— Я не в твоем Доме Цепей, Тлан Имасса. Я не приму очередного ложного бога.

— Он не ложный, Карса Орлонг.

— Ложный как ты, — оскалился воин. — Пусть предстанет, и за меня заговорит мой меч. Ты сказала, я был создан для роли. За многое ему придется дать ответ.

— Боги сковали его.

— О чем ты?

— Они сковали его, Карса Орлонг, приковали к мертвой земле. Он сломлен. В вечной боли. Истерзанный пленом, он отныне ведает лишь страдания.

— Тогда я сломаю его цепи…

— Рада слышать…

— … и убью.

Карса ухватил изувеченную Имассу за единственную руку и запихал в мешок. Встал.

Впереди великие задачи. Эта мысль приносит удовлетворение.

«Дом — еще одна тюрьма. А с меня достаточно тюрем. Постройте вокруг стены, и я их разрушу.

Сомневайся в моих словах, Увечный, и пожалеешь…»

Морпехам Девятой роты придали Одиннадцатый и Двенадцатый взводы средней пехоты. Пошли также слухи, что взводы с Первого по Третий — тяжелая пехота, люди с громадными мускулами и покатыми лбами — вскоре вольются в новое подразделение.

Никто в новых взводах не оказался для Смычка совершенным незнакомцем: он взял за правило запоминать имена и лица Девятой роты.

Уставшие, натершие ноги от ночных переходов сержант и его солдаты улеглись у костра. Непрестанный вой Вихря в тысяче шагов к северу стал казаться колыбельной песней. Похоже, даже ярость способна стать нудной.

Подошел, отослав солдат в новый лагерь, сержант Бальзам из Девятого. Высокий и широкоплечий дальхонезец произвел на Смычка впечатление своей способностью равнодушно противостоять давлению. Взвод Бальзама успел поучаствовать в стычках; имена капрала Мертвяка, Горлореза, Наоборота, Гвалта и Лба вошли в истории, передаваемые из уст в уста. То же самое с другими взводами: Моак, Горелый, Дырокол, Фом Тисси, Тюльпан, Яр, Ловкач.

Тяжелая пехота еще не успела окровавить мечи, но Смычка впечатляла их дисциплина — конечно, с покатыми лбами все проще. Скажи им стоять на месте, они корни в голый камень пустят. Он заметил, что несколько тяжелых бродят неподалеку. Острячка, Шар, Курнос и Уру Хела. Все как на подбор жуткого вида.

Сержант Бальзам присел рядом. — Это тебя звать Смычок, верно? Слышал, по-настоящему ты не так зовешься.

Смычок поднял брови. — А Бальзам — настоящее имя?

Темнокожий юноша нахмурил лоб, густые брови, как всегда, сошлись. — Ну, э… да.

Смычок глянул на другого солдата Девятого взвода — тот стоял неподалеку и озирался, словно искал, кого бы убить. — А насчет него? Как там его имя, Горлорез? Думаешь, мама для малыша такое имечко выбрала?

— Не могу сказать. Дай сосунку нож — и кто знает, что случится.

Смычок уставился на него и хмыкнул: — Ты меня искал ради чего-то?

Бальзам пожал плечами. — Не то чтобы. Типа того. Что ты думаешь о новых подразделениях капитана? Кажется, малость поздновато что-то менять…

— Это не что-то новое. Легионы Седогивого иногда строились по таком принципу. Так или иначе, новый кулак одобряет.

— Кенеб. Насчет него не уверен.

— А насчет сияющего лицом капитана?

— Тут я уверен. Он благородный, наш Ранал. Этим все сказано.

— Ты о чем?

Бальзам отвел глаза и начал следить за полетом какой-то птицы. — Ох, только о том, что он нас всех убьет.

— А. Говори громче, еще не все слышали.

— Да им не нужно, Смычок. Все такого мнения.

— Мнение — это одно, болтовня — другое.

Подошли Геслер, Бордюк и сержанты Одиннадцатого, Двенадцатого взводов; все тихо переговаривались, знакомясь. Моак из Одиннадцатого был фаларийцем, медноволосым и с бородой не хуже, чем у Смычка. Копье разорвало ему спину от плеча до копчика и, несмотря на усилия целителя, он вздрагивал от боли в неловко сшитых мышцах. Второй сержант, Фом Тисси, коренастый и с лицом, довольно красивым для лягушки — щеки в оспинах, а руки в бородавках — стащил шлем, и все увидели, что он почти лыс.

Моак долго пялился на Смычка, словно желая что-то отыскать в памяти, потом вытащил из кошеля на поясе рыбью косточку и принялся ковырять в зубах. — Кто-нито слышал о солдате-громиле? Тяжелая пехота, роту точно не знаю и даже легион. Звать Непотребос Вздорр. Слышно, он за ночь убил одиннадцать налетчиков.