Мария Виноградова - Тёмные времена

Пещера снова сужалась, плавно стекала к чернеющему провалу прохода. Под ногами зажурчал тонкий — едва в три пальца, — ручеек, выбивающийся откуда-то из-под толщи камней, и резво убегал в тоннель, откуда даже здесь слышался шум падающей воды. Скорее всего, где-то совсем рядом протекала подземная река, а тот проход, куда им и следовало идти, был когда-то ее руслом, если судить по выглаженным поверхностям стен, которые отражали на себе блики зеленоватого света звенящих растений. И единственный ход, что вел прочь и пещеры с алыми цветками, был закрыт для них — его перегораживала мерцающая серебристая пленка, чуть колеблющаяся и переливающаяся в тусклом свечении.

— И почему мне кажется, что я знаю, чьих это рук дело? — мрачно спросил Ролло, не рискуя прикасаться к странной преграде. — И этот глупец надеется, что мы повернем?

Послушник скептически посмотрел на мрачного оборотня, сверкавшего янтарными глазами. Из пещеры было всего два выхода: этот и тот, откуда они только что пришли. А на их пути не встретилось ни одного ответвления, которое могло бы дать надежду на обходный путь. Но, по крайней мере, теперь они могли быть уверены, что Хес проходил именно здесь.

Исэйас поднял с земли небольшой округлый камень и кинул в завесу. Та слегка прогнулась, а потом, распрямившись, со свистом запустила снаряд обратно, да с такой силой, что послушник едва успел увернуться от мелькнувшего в дюйме от головы осколка.

— Одни проблемы от него, — раздраженно пробурчал он и осторожно приблизился к светящейся пленке.

Протянул руку, осторожно провел пальцем — ощущения были, словно коснулся гладкого шелка, — и неожиданно непреодолимая прежде преграда раздалась в стороны, клочьями повисла в воздухе, как рваное облако, и истаяла туманом, оставив после себя запах осеннего леса и прелой листвы.

Ролло изумленно щелкнул зубами, с подозрением оглядел пораженного мальчишку и тяжело вздохнул. Кем бы ни являлся его спутник, принесший немало головной боли Хесу в свое время — а тут, гляди-ка, и на что-то сгодившийся, — польза от него сейчас была очевидная. Оборотень предпочитал воспринимать послушника все-таки как дружелюбное существо, которое направляет все свои резервы и возможности на то, чтобы восстановить потерянное равновесие в этом мире и изгнать захватчиков обратно за Грань, и не думать о том, что, возможно, притворяющийся неумелым и неуклюжим Исэйас преследует какие-то свои цели. Для Ролло сейчас важнее всего было поймать гордеца Хеса до того, как тот найдет свою смерть.

И баггейн без колебаний двинулся вперед, краем глаза отметил, что мальчишка, наконец, отмер и перестал глядеть на свои руки, словно в первый раз их увидел, и последовал за ним в темный провал ведущего прочь из звенящей пещеры хода.

Хес грязно выругался, когда уходящая на поддержание преграды в переходе через Большой разлом сила откатом ударила по оголенным нервам, заставив его согнуться от боли. Когда тьма перед глазами наконец рассеялась, мужчина уже не знал, смеяться ему или плакать: эти дурни не только смогли дойти до подземного тоннеля, но еще и решились сунуться во мрак перехода, на который он на всякий случай навесил отвращающие заклятия, пробуждающие в душе все скрытые страхи. И прошли они сквозь них, словно и не заметив: он мог еще понять, каким образом это сделал Ролло — его друг уже умирал и перерождался, не ему страшиться тьмы, ожидающей по ту сторону, но он очень хотел верить в то, что хотя бы мальчишка не сможет преодолеть сомнения, которые он пытался пробудить в его душе.

Зря надеялся. Эта парочка, похоже, отлично спелась, и теперь они шли по его следам туда, куда он совершенно не желал их пускать.

Черноволосый охотник едва не зарычал от отчаяния и бессилия перед людской глупостью и стремлением к смерти. Он пытался дать им шанс выжить, пытался показать, насколько эта затея опасна, и ничего, кроме страданий, боли и мрака она не принесет. Фейри был уверен — он справится один, пусть это и станет для него дорогой в один конец, но мужчина не хотел тянуть за собой тех, к кому он столь сильно привязался.

Хес вскинул руку ко лбу, с изумлением растер между пальцами крохотные капельки пота и качнул головой — сил у него действительно совсем не оставалось, а он, вместо того, чтобы их поберечь, тратил на бессмысленные препятствия на пути у этих двух глупцов, которых даже сам Творец не заставит повернуть назад. Хоть пещеру им на голову обрушивай.

Охотник на мгновение замер, обдумывая этот вариант, но потом с сожалением отмел: издалека он не сможет рассчитать все так, чтобы завал образовался прямо перед ними, а не погреб Ролло и Исэйаса под многотонными каменными глыбами. Да и сдвижение пород могло вызвать цепную реакцию, а в своей удачливости Хес уже начал сомневаться — он и сам мог бы не успеть выскочить из-под обваливающегося прохода, заставив Наблюдателя хохотать над незадачливыми убийцами, идущими по его душу, да самих себя и порешившими.

Хесу было страшно. Он знал, что стоит только ему выйти на поверхность, как он встретиться с тем, чего так долго избегал — на землях Неблагих его сущность вырвется из-под контроля, и все те годы, что он провел среди людей в тщетных попытках избавиться от той сути, что и являлась средоточием всей его жизненной силы, окажутся пустой тратой времени. И он боялся того, что может увидеть там: кордоны Неблагих наверняка стоят на подступах к Обители, и ему придется пройти сквозь них, так или иначе. Нет, он не сомневался, что сможет это сделать. Более того, охотник был уверен в том, что его пропустят и не станут чинить препятствий на его пути, но ему придется вновь увидеть таких, как он — тех, кого он ненавидел, но кому завидовал, потому что они сохранили сами себя, не прошли сквозь все то, на что обрек себя по глупости.

Хес поднялся с камня — откат от разрушенных чар застал его во время кратковременного отдыха. Досадливо убрал за ухо выбившуюся из хвоста прядку и раздраженно отметил, что руки подрагивают от перенапряжения. На мгновение мелькнула мысль, что стоит подождать Ролло и Исэйаса, раз они все равно не отцепятся от него, и он почти был готов поддаться этой минутной слабости, поверить, что он привязан к этим двоим куда больше, чем может признать, но усилием воли отогнал от себя навязчивое желание чувствовать поддержку. К тому же, под ногами уже перекатывал волны ядовитый туман — пока еще не приобретший своей смертоносности, но уже жарко дышащий смертью.

Его путь почти завершен. И как ни смешно было бы признавать, но закончит он его как смертный, а не как представитель Неблагого двора. Впрочем, может, оно и к лучшему — фейри никогда не боялись смерти, имея для себя впереди целую вечность, от которой уставали: когда что-то длится бесконечно, оно теряет свою ценность, перестает быть как самоцелью, так и чем-то значимым, поэтому могли слепо броситься навстречу гибели, так и не выполнив то, что должно.