Мария Виноградова - Тёмные времена

Он легко перескочил через наваленную прямо на выходе из тоннеля груду камней, на мгновение задержался, искоса глядя на темнеющий за спиной провал, осторожно ступил на обезображенную жуткими шрамами безжизненную землю. И вздрогнул, наткнувшись взглядом на гибкую фигуру, скучающе прислонившуюся к изломанному в последней муке стволу дерева.

— Здравствуй, Вечерняя Звезда, — Князь лениво поднял на него янтарные глаза и легко улыбнулся, чуть приподняв уголки губ.

Хес попятился, бледнея — кожа стала почти пепельной, и только серебряные глаза вспыхнули бешенством.

— Что ты тут делаешь? — прошипел он, вытягивая выплеснувший светом клинок: гравировка, ранее незаметная, оплела звенящее лезвие, расцвела причудливыми узорами на крепкой стали.

— Это должен я у тебя спросить, — фейри не двигался с места, словно боялся вспугнуть хрупкую недвижимость воздуха, загустевшего от напряжения. — Ты вновь нарушил мой приказ, а я чую, когда ты приближаешься к Границе. Поэтому я давно знал, что вскоре встречусь с тобой. А путь через звенящие пещеры — единственный проход со стороны Благих.

— И чего ты ждешь? — выдохнул Хес и отступил назад — голова внезапно закружилась, и он едва сдержал стон. — Не ты ли сказал, что стоит мне только сделать шаг на земли Неблагих, как ты собственноручно убьешь меня?

— Мне нет в том выгоды, — Князь даже не попытался скрыть насмешливую улыбку, искривившую тонкие губы. — Мы преследуем одну и ту же цель, Вечерняя Звезда. И на то время я позволяю тебе беспрепятственно пройти до Обители. И тем, кто ступает по твоим следам — тоже.

Охотник недоверчиво склонил голову, прислушиваясь к певучему голосу фейри. Потом выпрямился, легко закинул меч в ножны и ухмыльнулся.

— Ты всегда любил загребать жар чужими руками, — бросил он, бесстрашно приближаясь к тому, что мог сейчас убить его лишь единым движением руки, но в душе тоскливым воем разливалась боль.

Он едва сдерживался, чтобы не прибить медноглазого фейри на месте — по крайней мере, попытаться. Или хотя бы дать в челюсть, чтобы стереть с его лица это равнодушное и слегка насмешливое выражение.

Князь промолчал. Чуть отступил в сторону, пропуская охотника, и Хес двинулся вперед, более не оборачиваясь. Поэтому не мог видеть, с какой тоской Князь смотрит вслед тому, кто был ближе друга и дороже брата. Не мог видеть, как отчаянно хочется ему сейчас шагнуть, схватить за руку, не позволить уйти, взмолиться о прощении — только лишь бы эта черноволосая бестия вновь была рядом, ехидничала и зубоскалила по любому поводу, прогоняла ночные кошмары, мучающие бессмертную душу, прикрывала спину в бою.

Но выбор был сделан много лет назад, когда он не смог понять его порыва, не захотел делить Вечернюю Звезду с презренными смертными, и ударил — жестоко, подло, зная, что тот не сможет ничего противопоставить меняющим самую суть чарам. Князь бессильно опустил руки, проводил его взглядом и отвернулся, уже зная, что каким бы ни был результат схватки Наблюдателя и Хеса, в этом мире среброглазому фейри больше нет места.

Дальнейший путь прошел без приключений и препятствий, если не считать таковыми подземное озеро, через которое кем-то заботливым была проложена каменная дорожка из тонких пластин горной породы, зависших в каком-то дюйме от спокойной и неподвижной, словно зеркало, поверхности темно-синей, чуть светлевший к берегу воды. И если Исэйасу удалось почти без потерь перебраться на другую сторону, лишь в одном месте оступившись и вымочив левую ногу, то Ролло не удержался на узкой тропке и свалился с громким всплеском, подняв в воздух тучу ледяных брызг. С визгом, который отразился от стен и водопадом рухнул на зажавшего уши послушника, оборотень в два прыжка вылетел из озера, которое, как оказалось, больше походило на лужу и было хорошо если по пояс долговязому мальчишке, и встряхнулся. Исэйас, мрачный и мокрый теперь не меньше Ролло, с чувством рассказал баггейну все, что он думал о нем в этот момент, но, поймав заинтересованный взгляд, смутился и замолчал.

Из тоннеля они выбрались исцарапанные и злые, и если оборотень, в силу повышенной лохматости, только недовольно порыкивал, оставляя клоки шерсти на стенах узкого провода, ведущего наружу, то Исэйасу было не до смеха: ссадины болели и кровоточили, а некоторые из них сильно зудели, словно он свалился в заросли крапивы, которая когда-то росла у его дома на заднем дворе. Послушник подозревал, что это воздействие необычной по своему составу воды — в пещере он не удержался и зачерпнул горсть: в прозрачной жидкости вихрились и мелькали крохотные искорки, казавшиеся застывшими снежинками. Скорее всего, там был осадок из какого-то минерального вещества, теперь вызывающего непрестанный зуд. Мальчишка шипел, ругался, расчесывал руки до крови, но старательно не замечал сочувственных взглядов Ролло.

Когда они, наконец, увидели слабый дневной свет, по сравнению с мраком перехода казавшимся ярким, то облегченно вздохнули: и баггейн, и послушник были уверены, что та преграда, поставленная Хесом, будет не единственной. Но то ли охотник посчитал, что и этого достаточно, то ли просто выигрывал время, но из тоннеля они вышли беспрепятственно. И остановились, молча оглядывая открывшееся взгляду.

Исэйасу сразу вспомнилось то, что он видел в пределах контура, поставленного магистром Гайюсом. Безжизненная, выжженная пустыня, толстый слой пепла под ногами и на ветвях поваленных, склизких от гниющего мха деревьев; в затхлом, наполненном смрадом воздухе, поднимаемые редким порывом ветра, холодного и режущего, словно клинок, плясали хлопья золы, как испепеленные бабочки. Смерть и запустение давно царили в этих местах: останки животных робкими белыми пятнами проглядывали сквозь сплошную пелену серого и черного, напоминая о том, что некогда здесь кипела жизнь. Изломанные, изуродованные деревья с голыми ветвями, иссохшими, как древние мертвецы, тянулись к мрачно нависшему низкому небу, черными росчерками пропаривая податливую плоть тронутого разложением мира. Зеленоватая дымка стелилась над мертвой землей, тускло подсвечивала выросшие на пепле и истекающие ядовитой слизью грибы-полуночники — небольшие, серо-коричневые, с узорчатыми шляпками. Достаточно было лишь один раз прикоснуться к этому коварному растению — и недвижность охватывала все члены, поднималась вверх, удавкой стягивала горло, и человек задыхался, корчился в муках. Противоядия от этого не было, но, по счастью, полуночники — так их назвали за светящиеся в темноте шляпки, — встречались очень редко, и мало кто становился жертвой собственного незнания. Здесь же их было на удивление много, и Исэйас осторожно пошел вперед, стараясь как можно дальше обходить смертельно опасные растения.