Дуглас Хьюлик - Свой среди воров

Я выругался и ускорил шаг, проталкиваясь сквозь толпу. Я надеялся, что Эппирис запер ставни по причине отъезда, а не по приказу Никко. С того станется наказать меня расправой над людьми, находившимися под моим покровительством.

Я подошел совсем близко, когда Соленый Глаз перестал тормозить и все-таки узнал меня в одеянии Нестора. Он встал чуть прямее, оглянулся на Маттиаса, внимания не добился, пожал плечами и вперевалочку пошел ко мне.

Я откинул капюшон и указал на аптеку.

– Будет лучше, если это не то, что я думаю, – сказал я погромче, чтобы Глаз расслышал за несколькими людьми, еще разделявшими нас.

– Не то, – ответил Соленый.

Он приблизился, и его располосованная шрамами рожа расплылась в улыбке.

Когда между нами осталось три шага, улыбка дрогнула и погасла. Потом Соленый Глаз упал. За ним стояла Птицеловка Джесс, и длинный мокрый нож в ее руке отливал красным в утреннем свете. В отличие от Соленого Глаза она не улыбалась. И даже наоборот – была вне себя от ярости.

Наши взгляды сошлись над мертвым Рукой. На лице Птицеловки читались гнев и мрачная готовность резать, но все это адресовалось не мне. Я смотрел на нее – свирепую, с окровавленным ножом в руке, стоявшую над трупом – и вспоминал, что этим-то она меня и пленила. Тем не менее рука моя потянулась к кинжалу.

Тут кто-то увидел тело, нож и завизжал. Другой подхватил. Вокруг забегали, устроили толчею, тыкали пальцами.

Чертовы Светляки, такой момент загубили! Это было в их духе.

Я глянул, что там творится у лавки, и как раз вовремя: Маттиасу перерезали горло. Женщина из людей Птицеловки подмигнула мне и моментально растворилась в толпе.

Кто-то схватил меня за руку. Птицеловка.

– Идем! – сказала она, утягивая меня прочь.

Я не двинулся с места. Она выругалась.

– Дальше по улице торчит еще как минимум пара Рук Никко! В честном бою небось и не сдюжим!

Я перестал противиться и дал себя увести.

Птицеловка свернула с Уступчатой улицы в проулок под названием Кобелиный Просак. На входе маялся без дела Ссадина. Мы прошли мимо, и он обрушил штабель бочек, перекрыв проход.

В проулке мы зашли в дом, спустились по лестнице, вернулись назад по короткому коридору и снова поднялись, после чего вышли в заднюю комнату лавки Петруса-башмачника, пригибаясь под висевшими кожами и мотками шнурков. Еще одна дверь, еще одна лестница вниз, и снова, и опять, – мы быстро шли через лабиринт сообщавшихся подвалов, садов и низких террас, пока не остановились в осевшем арочном проходе на уровне мостовой за четыре квартала от Уступчатой улицы.

– Похоже, – выдохнул я, упершись ладонями в колени и морщась от ломоты, – похоже, что я вышел из любимчиков у Никко.

– Серьезно? – участливо поинтересовалась Птицеловка.

Она стояла, прислонившись к стене напротив и чуть запрокинув голову.

– Ты сам допер или мои люди подсказали, пока спасали твою задницу?

– Того и другого понемногу, но ставлю выше спасение задницы.

– Еще бы! – одобрила Джесс. Голос ее прозвучал как-то странно, и я поднял взгляд. Она пристально смотрела на меня через узкое пространство.

– Давно ли, Дрот? – спросила она.

– Что – давно?

– Давно ли ты работаешь на Келлза?

Я оцепенел. Этого я совершенно не ждал ни от нее, ни от кого. Келлз? Как она меня вычислила?

Я моргнул и притворился больше оскорбленным, нежели удивленным.

– Что ты сказала? – И выпрямился. – Где ты это услышала?

– Неважно, – молвила она. – Просто ответь. Давно?

– Я не…

– Сколько времени?

Я привычно глянул на улицу, затем на проход позади.

Птицеловка напряглась, как будто испугалась, что я дам деру или уберу нежелательного свидетеля. Я успокаивающе покачал головой. Она только что спасла мне жизнь, подвергнув риску всю команду, – нет, я не убью ее. Это же Птицеловка.

И потом, если знала она, знали и другие.

– Как ты проведала? – спросил я.

Она влепила мне крепкую оплеуху.

– Ты сам и признался, сукин сын! – крикнула она.

Купился, тупица.

– Ладно, умница, – сказал я, – поздравляю. Прищучила. Теперь скажи, почему ты спросила.

– Скажи сначала, как давно?

– Никко только что послал за мной пару Рук, – возразил я. – Сейчас моя очередь спрашивать, поэтому терпи и дожидайся своей.

Она поиграла желваками и неохотно кивнула.

– Так говорят в организации Никко. А я услышала лишь потому, что… Ладно, сейчас дойдем. Но говорят, что он счел тебя обузой и решил от тебя избавиться.

– Сомневаюсь, что он употребил слово «обуза», – заметил я.

«Обуза» было не тем словом, которое применил бы Никко, зайди речь обо мне и Келлзе.

– Спорить не буду, – кивнула Птицеловка. – Во всяком случае, я слышала, что кое-кому никак не поверить в твою измену. Другие не моргнув глазом называют тебя Длинным Носом.

Тут Птицеловка наградила меня язвительным взглядом.

– Но так или иначе, Никко от тебя отказался, и сезон охоты открыт. Хорошо, что ты не нажил много врагов среди его людей.

– Да, здорово, – ответил я сухо.

Я был Носом, и моя работа всяко требовала наживать врагов.

– Догадываешься, откуда пошел этот слух? Я имею в виду – изнутри?

Птицеловка покачала головой:

– Понятия не имею. Повторяю, я узнала случайно. Если бы он не вломился в твой дом…

– Погоди, – перебил ее я. – Никко вломился в мой дом?

Птицеловка окинула взглядом улицу.

– Давай поговорим об этом в другом месте. Здесь территория Никко, а я только что прикончила двоих его людей. Давай сначала отсюда выберемся, а?

Я не стал спорить. Мы вышли на улицу. Птицеловка вела меня окольными путями, петляя, то и дело сворачивая в переулки и возвращаясь. В итоге мы оказались на тихой улочке в кордоне Ржавых Вод, за пределами владений Никко.

– Итак, давно? – повторила она.

– Мне казалось, еще моя очередь спрашивать.

– Ты ответишь на вопрос или нет?

Я сделал глубокий вдох.

– Да я с самого начала на него работаю.

Короткое молчание.

– Ну и сука же ты!

Так я и знал. Одно дело говорить, что все Длинные Носы – двурушники, и совершенно другое – выяснить, что человек, которого ты знал всю жизнь, врал тебе с первого знакомства. Понятно, что я лгал ради дела, а не потому что мне так хотелось, но людям не объяснишь. С Птицеловкой было еще сложнее. Нам случалось перепихнуться, но это ладно – она потеряла людей, защищая меня. Она рисковала головой и репутацией, а я в благодарность скрыл от нее, кто я такой и чем занимался.

– Бросишь? – спросил я.

– Не знаю. Может быть. Наверно.

Птицеловка выругалась и пнула камень.

– Будь ты проклят, Дрот; зачем тебе понадобилось двурушничать?

– Я не двурушник, – ответил я. – Я пришел в бригаду к Никко, работая на Келлза, и никого не предал. Это мерзко только на первый взгляд. Я чист, но работа собачья.