Сурен Цормудян - Кровь королей

Неужели Роберт всего этого не понимал? Неужели не понимал, как это опасно? Он не подготовил достойного преемника. Да, Красавчик Флориан, Шон Арчер Покойник и Карл Лысая Гора, его ближайшие соратники, пользовались в братстве уважением. Но рядом с Робертом они меркли. Смотрели на него, как маленькие дочки смотрят на сильного и доброго отца. Неужели, опьяненный славой, он позабыл, что смертен? Неужели не понимал, что его смерть затронет куда больше сердец, нежели смерть кого бы то ни было на земле? Ну, умрет король Гринвельда. Погорюют люди немного. Напьются. Да и будут жить дальше. Ну, умрет добрый лорд, крестьяне попечалятся, а потом заживут как прежде. Заживут жизнью, какой люди жили столетиями до того. Но лесным братьям Роберт дал совсем другую жизнь. Жизнь, где молятся не столько богам, сколько всеобщей справедливости. Где копят не деньги, а знания и добрые дела. Где лес и его дары должны быть общими, а не принадлежать одному лорду. Как воздух, которым все дышат, небо, под которым все ходят, и сама Чаша Первобога, приютившая все живое в этом мире. Роберт показал, что может быть общей радость. И должна быть общей беда. И тогда беда отступает. А смерть Роберта уничтожит всех… Он должен был это понимать. Он был в ответе за людей, которых научил жить по-другому…

…Лесной король лежал на столе лицом вниз и мычал от боли, закусив кожаный ремень. Раны обложили чистыми тряпками, пропитанными вскипяченным вином. Это было больно. Олвин делал глубокие надрезы и выдавливал порченую желтую кровь. И это было невыносимо больно. Руки и ноги раненого были накрепко привязаны к столу. Выдавив еще немного желтой крови, Олвин разогнулся.

– Лей, – кивнул он Красавчику Флориану, который держал в руках котелок с горячим вином.

Тот плеснул немного в каждый из разрезов, и лесной король замычал сильнее.

– Шон, дай ему еще отвара от боли. Но не больше двух глотков.

Арчер вынул ремень изо рта Роберта.

– Вестник! – взревел тот. – Клянусь, когда я излечусь, то прибью тебя, живодер проклятый!

– Делай что хочешь, только излечись, – проворчал Олвин, вытирая лицо. – Думаешь, мне в удовольствие копаться в твоей плоти и нюхать зловонные ветры, которые ты мне в лицо пускаешь?

– Отвар чертовски слабит, – усмехнулся Арчер.

– Я уже заметил, – буркнул Тоот. – Все, суй ремень обратно.

И Олвин продолжил. Он давил гнилую кровь, Флориан следил, чтобы вино не остывало, подливал его в раны, менял тряпки.

Через какое-то время вестник тряхнул головой и, вытирая предплечьем потный лоб, выругался.

– Что? Что такое? – встревожился Карл.

– Неужто не видишь. Сколько ни давлю, красной крови все нет.

– Это плохо?

– Это очень плохо, мой кудрявый друг.

Роберт выплюнул ремень.

– Послушай… Говори как есть… честно… ты знаешь, что делать?

– Боевых вестников учат лечить свои раны и раны ближних. Но всему есть предел, Робб. Я не целитель. С такой сложной раной я не справлюсь.

– А как же кровь эловепря, оленьи рога и прочее?! – закричал Карл.

– И где они? Здесь?

– Нет, но…

– Послушайте, особые сильные снадобья тем более сильны, чем более верно их приготовить. Я знаю главные составляющие. Но важна точность долей. Особенно сейчас, когда ясно, что рана тяжелее, чем я думал.

– Так что нам делать-то?! – не выдержал Лысая Гора.

– Среди лесного братства целителей тоже нет. Но я точно знаю, что в лагере есть человек, который может справиться.

– И кто же это? – выдохнул Арчер.

– Деранс Ментан.

– Вестник… – обомлел Карл, – ты в своем уме?

– Вполне. Ты знаешь, как иначе спасти вашего короля? Робб! Роберт, ты слышишь меня?

– Да… Слышу…

– Ты хоть понимаешь, что станет с твоими людьми, если ты умрешь?

– Ничего с ними не будет… Карл займет мое место.

– Карл? – Олвин смерил великана взглядом, полным сомнений. – Послушай, Роберт, я ничего не имею против этого достойного мужа и не спорю с твоим выбором, но он не заменит общине живого бога.

– Какого еще бога… – фыркнул раненый.

– Ты болван или подлец, если оставляешь этих людей на произвол судьбы. Ты в ответе за них, а не только за свою жалкую жизнь, тупица!

– Полегче, ты! – взревел Лысая Гора. – А может, ты сам метишь на место вожака? Оттого и хочешь, чтобы твой клир добил Роберта?! Чтоб подозрения от себя отвести.

– Сейчас самое время петушиться, да, Карл? Мне нужно место вожака не больше, чем твоей голове цирюльник.

– Прекратите вы… – простонал Роберт. – Я еще живой, мать вашу…

– Но ты умрешь, если будешь его слушать! – пробасил Карл.

– И он умрет еще верней, если не послушает моего совета. Деранс Ментан – единственная надежда.

– Нет!!!

Лысая Гора схватил вестника за грудки.

– Это решать не тебе, а Роберту, пока еще лихорадка не забрала его рассудок, – невозмутимо произнес Тоот в лицо Карлу. – Итак, Роберт?

Лесной король некоторое время молчал. Уже заподозрили, будто он потерял сознание. Но все же Роберт откликнулся.

– Олвин, ты уверен, что он справится?

– Робб, самые искусные лекари – это клиры. Особенно клиры ордена вестников. Он обучен. Он клир девятого пера. Если бы он не доказал свои знания конклаву, то не получил бы и седьмого.

– Я понял тебя, брат… Карл… Веди клира…

– Что?! Роберт, не делай этого!

– Карл, дружище… Я, наверное, тихо говорю, да?.. Может, это оттого, что я скоро подохну?!

Бросив на Олвина недобрый взгляд, Гора повиновался.

– Карл, постой, – окликнул вестник.

– Чего тебе?

– Клир не должен знать, куда и зачем ты его ведешь. Постарайся, чтобы по пути он не узнал, что Роберт ранен.

– Ясно, ясно, – отозвался здоровяк и вышел.

Клир-хранитель боялся. Все эти дни Деранс Ментан боялся того часа, когда книги и свитки закончатся и надобность в нем отпадет. Листов оставалось совсем немного, и клир старался переводить как можно медленнее, кляня себя за то, что так спешил вначале. Но когда являлись недовольные его медлительностью разбойники, он тоже боялся. Боялся побоев и смерти. Но ведь они убьют его в любом случае. Конечно убьют. Разве дрогнула рука вестника-предателя, когда он убивал великого магистра?

И вот на пороге лысый здоровяк, с ним еще двое, один постоянно кашляет. Не говоря ни слова, они натянули клиру на голову мешок. В который раз… И вытолкали за дверь.

Неужели все? Неужели жизнь, со всеми бедами и радостями, с успехами и устремлениями, сейчас закончится? Но ведь осталось еще два листа! Они бы продлили его жизнь еще на день! Еще один рассвет… Да, он не видит ни рассветов, ни закатов… Но он чувствует. Он живет!

Куда его завели? Сквозь мешок не было видно ничего. Вспомнился тот, первый мешок, который мнимые хантеры сняли с Олвина Тоота, а затем натянули на него. Мешок был хитрый. Через одну сторону можно было видеть, в отверстия между нитями. И беглый вестник видел. А с другой стороны была плотная подкладка. И через нее клир ничего не видел. Досадное воспоминание. Клир в очередной раз пожалел, что поверил разбойникам.