Сурен Цормудян - Боевой вестник

— Тебе какое дело?

— Ну, видимо, есть дело, ежели спрашиваю. Ты едешь с севера. А мне ехать на север. Что за напасть меня там поджидает?

— Латники, чтоб тринадцатый поимел их матерей!

— Латники? Что за латники?

— А мне почем знать? Да только не по дороге Эвера они едут, можешь не тревожиться! На лесной тропе я с ними столкнулся, где ветки собирал для очага! Видите ли, не слишком расторопен был, освобождая им дорогу! Тропа-то узкая! Собаки паршивые! — восклицал человек, едва не плача.

— И как давно?

— Да не знаю, как давно! Милю уже, наверное, проехал от того места. Вообще с лесной тропы ушел, глаза б мои не видели паскудников этих!

— И много их?

— Больше двух дюжин, наверное. Не успел, знаешь ли, сосчитать, пока они мне тумаки давали и последними словами полоскали, вместе с их мерзким хозяином.

— Что за хозяин? — Вэйлорд нахмурился.

— Да лорд же, мать твою! Неужто не понятно? Только не местный это лорд! Из другого феода!

— Как лорд тот выглядел? — продолжал задавать вопросы Вэйлорд.

— Да к чему тебе все это, бродяга, а? Пойдешь да заступишься за меня? — беззубо засмеялся старик.

— Тебе трудно ответить? Каков был лорд? И латники его пешие или всадники?

— Как сука! Вот каков! Волосы длинные и черные! И усища такие, густые и вислые! И голос, будто сам тринадцатый пердит, гром и молнии пуская! Вот! А пеших нет среди них! Все на конях! И молнии у них на щитах! У латников! Перекрещенные молнии! Белая и красная, на черном поле!

— И они на юг направляются?

— Верно. Но только лесом. Можешь не страшиться их встретить.

Вэйлорд извлек из кошелька на поясе медную монету и протянул старику:

— Благодарю за разъяснения. Ступай с миром, добрый человек.

— Да пропадите вы пропадом, с этим вашим миром, — огрызнулся старик, однако монету принял.

Мул двинулся дальше на юг, и Вэйлорд какое-то время провожал его взглядом.

— Две скрещенные молнии? — послышался за спиной голос Хлодвига. — Белая и красная на черном поле?

— Да, государь, — кивнул, обернувшись, Вэйлорд.

— Это герб Тандервойсов. Что случилось?

— Побили они его, за то, что дорогу не успел уступить.

— Это на такой широкой дороге? — удивился государь.

— Они по лесу двигались. Не по дороге Эвера.

— Вот как? Странно.

— И мне так думается, Хлодвиг. А сам Тандервойс, напомни-ка мне, черноволос, и у него вислые усы?

— Верно, Нэй. Таков он на вид.

— Следовательно, с латниками и он сам на юг двигался. Как же, помню этого высокомерного говнюка.

Они уселись в повозку и двинулись дальше.

— Странно, чего бы ему по лесу шастать с латниками? — задумчиво произнес король. — Беглеца какого ищут? Так здесь далеко весьма до феода Тандервойса. На юг, говоришь, путь держат?

— Да, государь. Что, если он к тебе на аудиенцию, а? Симидар Фэтч, боюсь, с этим заносчивым поганцем не справится.

— Перед тем как собраться в путь для аудиенции у короля, лорд должен короля известить официальной бумагой. Я никаких писем от лорда Эродина Тандервойса не получал.

— Может, письмо пришло после нашего отъезда из Артогно. Или, может, дело какое, не терпящее отлагательств и огласки?

— Проклятье. — Хлодвиг задумчиво потер подбородок. — Как не вовремя. В Вергероне цитадель вестников имеется? Или упразднена?

— Кажется, имеется.

— Значит, отправлю письмо барону Глендауэру. Пусть выяснит, в чем дело, да сам примет лорда этого.

— Может, все-таки вернемся в Артогно, а, государь? — Вэйлорд взглянул на короля, надеясь, что тот примет такое решение. Деснице совсем не нравилось, что король тайно покинул столицу, да еще отправился в такие далекие края, как Триозерье.

— Нэй, мы не успеем никак с этой клячей, коль они все в седлах. Ничего. Рональд и Фэтч справятся. Не в первый раз мы уже бродим так по королевству.

Коротать вечера, провожая закат подле этого большого окна, у королевы уже вошло в привычку. Но если раньше ей казалось, что ее одолевает буря мыслей и чувств, то теперь она понимала, что та буря походила лишь на легкий бриз по сравнению с нынешней. Ей не давало покоя то, что произошло два дня назад, когда Хлодвиг отсутствовал в столице, что за последние недели случалось нередко. Она понимала, что дороги назад нет, но оттого тревога за совершенное не давала ей покоя во сто крат сильней. Как это могло случиться? Можно ли винить себя за это или для себя самой искать оправдание в том, что природное естество человека сильнее разума и чести? Но все двенадцать богов были свидетелями тому, что, пойдя по этому пути, а затем сожалея об этом, она снова и снова желала оступиться. Она снова и снова ждала того мгновения, когда подменный король, Симидар Фэтч, окажется в ее постели…

В тот вечер, на закате, Фэтч уже по обыкновению вошел в тронный зал и пытался отвлечь королеву от тревог праздными разговорами, дожидаясь, когда явится барон Глендауэр, чтобы препроводить его в башню тайных дел. Но Глендауэра все не было и не было, хотя солнце уже полностью скрылось за горизонтом. Видимо, какие-то неотложные дела.

Не было ничего дурного в том, что фальшивый король, призванный служить королю настоящему, ее мужу, проводил королеву до опочивальни и пожелал доброго сна. И он так и сделал. Но как вышло, что он переступил порог сокровенного помещения, и как она оказалась у него в объятиях, Анриетта не могла вспомнить. Она помнила лишь жар, в который бросило ее тело. И помнила, как он вошел в нее… Симидар Фэтч внешне ничем не отличался от ее возлюбленного мужа короля. Но на самом деле отличие было. Симидар Фэтч пробудил в ней, казалось, уснувшие вечным сном страсть и желание. Умение получать удовольствие и быть женщиной. Фэтч действительно заменил короля. И Хлодвиг даже не представлял себе насколько! И Анриетта еще недавно не могла представить себе, какое блаженство сулит ее телу появление во дворце этого человека. И вот две ночи подряд она забывала обо всех тревогах и печалях. И уже второй закат она провожала мыслями, полными стыда и отчаянья. Что же она наделала? Она предала своего короля, раздвинув ноги, перед посторонним человеком. Но этот посторонний человек заполнил ее жизнь чем-то таким, запретным, но и сладким, что устоять не было никаких сил, даже если придется потом большую часть следующих суток казнить себя. Как же ей быть дальше?

— Моя королева, — послышался позади негромкий голос Хлодвига.

Нет. Это Фэтч. Они так похожи… Но Фэтч может то, чего не может Хлодвиг…

Анриетта резко обернулась, и дыхание ее тут же перехватило от близости этого человека, взгляд которого околдовывал и сулил новое наслаждение.

— Фэтч, мы совершили страшную ошибку и грех, — тяжело дыша, прошептала она.

— Да, моя королева. — Симидар слегка улыбнулся. — И уже дважды. Но у Первобога двенадцать детей. Даже, как поговаривают, тринадцать. Так сколько раз оступился владыка мира? И почему мы не можем позволить себе то, пред чем и отцу богов не суждено было устоять?