MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 4

- А что он ещё сказал, Добби?

- Ещё профессор Снейп сказал, чтобы Гарри Поттер спал и выздоравливал, а не делал вид, что очень хочет на уроки, сэр Гарри Поттер!

- Вот сволочь сальноволосая, - почти нежно пробормотал Гарри, сворачиваясь калачиком. - Спасибо тебе огромное, Добби. А сейчас я спать хочу…

* * *

Дни потянулись заново, длинные и полные чужих ненависти и зависти, которых Гарри не чувствовал, но легко читал в глазах окружающих.

Легче и проще всего было общаться с Олегом Крамом - дурмстранговец неизменно оставался спокоен, корректен и весел. Теперь Гарри знал много ни к чему не обязывающих мелочей об Олеге в частности и семье Крама вообще; это было довольно иррациональное, ирреальное ощущение для Гарри Поттера - быть чьим-то приятелем. Почти как любой нормальный человек; не всё же любить-ненавидеть на разрыв аорты…

- Нас с Виктором прозвали в газетах Чшёрным Золотом, - Олег пожёвывал кончик пера, пока они с Гарри вместе занимались в библиотеке; Гарри писал домашние эссе, Олег выискивал полезные заклинания для первого состязания (хотя, по правилам, не должен был иметь о нём ни малейшего понятия, и даже если и имел, то виду при Гарри не подавал).

- Почему?

- Ну, у него чшёрные глаза, у меня - золотые. И оба знамениты и богаты. Репортёры решили, это очшень остроумно.

- Они вообще на редкость остроумные люди, - Гарри с отвращением вспомнил повсюду валявшийся «Ежедневный Пророк» со статьёй Риты Скитер.

Неудивительно, что его так скрутило, когда все прочли эту статью. «Думаю, я черпаю силы у моих родителей, я знаю, они очень гордились бы мной, если бы могли видеть меня сейчас... да, иногда я до сих пор плачу о них по ночам и не стыжусь признаться в этом... Я уверен, во время Турнира со мной ничего не может случиться, потому что они оберегают меня...», «Ужасный шрам, печальный сувенир трагического прошлого, уродует милые черты лица Гарри Поттера, чьи глаза, наследие самоотверженной матери, сияют, словно два изумруда», «Разговор вдруг касается родителей, которых мальчик едва помнит, и поразительные зелёные глаза наполняются хрустальными слёзами…». Рита Скитер посвятила всю статью на два разворота ему одному, упомянув чемпионов Дурмстранга и Шармбатона в последнем абзаце (причём сильно переврав их имена), а Седрика вообще как будто и не было в природе. Гарри чувствовал сильные позывы пойти и расстаться с обедом, просмотрев эту статью по диагонали. А ещё хотелось взять Риту Скитер и макнуть головой в унитаз - за то своё милое субботнее утро.

Малфой, завидев Гарри после того, как тот отоспался и отъелся наконец, первым делом поинтересовался, уж не рыдал ли Гарри всё это время по своей дохлой матери-грязнокровке, а то что-то «поразительные зелёные глаза» у него подозрительно красные… Гарри в ответ метнул в Малфоя заклятие подножки и прошёл в класс прежде, чем блондин выпутался из собственных ног и затеял магическую драку посреди коридора…

Олег негромко рассмеялся.

- Чшто есть, то есть. Кстати, ты так и не рассказал, где был те дни, когда не появлялся в Большом зале. Ходили слухи, чшто ты заболел, но в лазарете тебя не было.

- А ты проверял?

- Я разбил колено, когда подо мной исчезла одна из ступенек на этих ваших непредсказуемых лестницах, - спокойно ответствовал Олег, ничуть, похоже, не обидевшийся на шипение со стороны Гарри. - Тогда и побывал в лазарете, и тебя там не было.

- Я лежал в отдельной палате, - буркнул Гарри.

- А чшем болел хоть, если не секрет?

- Не бойся, - фыркнул Гарри. - Не заразно.

Олег взглянул на Гарри с мягким укором, и Мальчику-Который-Не-Так-Давно-Снова-Выжил-Но-От-Этого-Не-Обзавёлся-Характером-Помягче стало стыдно.

- Я не о себе беспокоюсь, а о тебе. Если это действительно опасная болезнь, то тебя могли не долечшить. Чшто, если случшится рецидив?

- Не случится, - заверил Гарри. - По крайней мере, если да, то нескоро.

- Странная болезнь, - с намёком прокомментировал Олег.

- Ага, очень, - очень честно кивнул Гарри. - Кстати, ты прочитал о зеркальных чарах, как собирался? А то я хотел с тобой обсудить кое-что о них…

Олег понял намёк и не стал больше настаивать на продолжении разговора о болезнях.

- Нет ещё, двадцать страниц осталось…

Взгляд золотых глаз опустился на страницу, испещренную мелким шрифтом, и Гарри отчего-то задумался невольно над, несомненно, актуальным вопросом: ослепляет ли сияние этих глаз вблизи? Совсем вблизи…

Гарри немного беспокоил Малфой; маловероятно было, что блондин успокоится после всего и не попытается взять реванш. Но до сих пор этот любитель раскидываться Непростительными заклятиями ограничивался мелкими пакостями, вроде гадостей в спину, мерзостных значков и петард в котле Гарри на Зельях. Это настораживало; правда, Гарри не мог понять, что нового сумел бы придумать Малфой после того, как столько раз пытался его убить и изнасиловать (и даже сумев изнасиловать, если говорить начистоту).

Удушливая брезгливая ярость всё ещё поднималась в Гарри при виде платиновой шевелюры и серебристого прищура, но как-то удавалось держать себя в руках; убийство в стенах школы было бы не лучшим выходом за пределы этих самых стен. Гарри сомневался, что ему понравилось бы в Азкабане. Неизвестно, конечно, сажают ли четырнадцатилетних за убийство, но кто знает…

До двадцать второго ноября Гарри дожил как-то вопреки всему - окружающим, Турниру и многому другому. Единственным, что не висело у него на ногах гирей, а ободряло и придавало силы, были сны о солнце и огне, снившиеся ему раз за разом. Одни и те же, повествующие о том, как он гуляет в каком-то баснословном бушующем пожаре, а солнце греет ему макушку (огонь тоже грел, но по-другому, так, как печёт порой изнутри пульсирующая по жилам кровь, и по-прежнему не обжигал), а потом выходит из этого огня и смотрит на солнце, не мигая, улыбаясь навстречу светилу, раскрывая руки, словно для объятий, и солнце отвечает на его объятия лучами.

Это всё ещё было очень странно, но никакого вреда Гарри в этих снах не видел; более того, после них он всегда просыпался обновлённым, свежим и отдохнувшим. Настолько бодрым, что порой ему казалось, что это и не он вовсе; но эти мимолетные ощущения быстро проходили, сглаживались, как неровности на поверхности тающего куска льда.

Вечером двадцать второго Гарри даже не стал возвращаться в спальню; в мантии-невидимке он пристроился за своим любимым столом в библиотеке, за который никто на памяти Гарри больше не садился, и дождался, пока мадам Пинс закроет библиотеку. К этому историческому моменту солнце ещё не село, и Гарри, памятуя о совете идти в лес после заката, лениво листал многократно изученного Ульриха Гамбургского - он успел даже как-то привязаться к пухлому тому за время с начала учебного года. Возможно, поэтому он машинально сунул Ульриха в карман мантии, дождавшись, пока густо-розовое солнце скроется за неровным горизонтом окончательно, и так и вышел из библиотеки - настолько погруженный в свои мысли, что не замечал, как мягко хлопает по бедру книга при каждом шаге.