MarInk - Жизнь в зеленом цвете - 4

Сириус с энтузиазмом завилял хвостом. Гарри вымученно улыбнулся, помахал на прощание рукой и ушёл, хотя больше всего на свете ему хотелось остаться.

Глава 17.

- Выжить - вот цель. Средства нужно найти вам.

Бернард Вербер, «Мы, боги».

После встречи с Сириусом Гарри погрузился в ещё более беспросветное отчаяние; это походило на то, как если бы перед носом у ребёнка помахали конфеткой - вот, мол, смотри, какая вкусная штучка бывает - а потом убрали на самую верхнюю полку, где её никогда и ни за что не достать. В замке он вынужден был снова купаться в воспоминаниях и снах; дни слились в один мутный, бессвязный кошмар, и он не отличал одних от других, засыпая над книгами в библиотеки, лёжа ночью без сна из-за привидевшегося кошмара. Голова продолжала болеть, постоянно, непрерывно, и это доводило Гарри до изнеможения. Ему начинало казаться, что он умер, а всё, что происходит вокруг - не более, чем бред агонии. Брюки, бывшие по размеру летом, падали с Гарри, и он пробивал в ремне новые дырки. Из-под глаз не исчезали вместительные тёмные мешки. «Если дело так пойдёт дальше, то я сдохну, не дождавшись третьего испытания. Все будут довольны, особенно Каркаров и мадам Максим».

Гарри терял интерес ко всему; знания перестали приносить ему подобие забытья, и он часто выпадал из реальности на занятиях, забывая писать лекцию или пытаться превратить фиалку в бабочку-капустницу. Ему не помешало бы что-нибудь, что встряхнуло бы его, вернуло какой-то интерес к жизни… но он сознательно бегал от всякого, кто мог бы сделать это. Больше всех, по сути, Гарри общался со Снейпом на ежедневных изнурительных отработках, но тот даже не пытался вступить с Гарри в какие-нибудь посторонние разговоры, а только с любопытством естествоиспытателя наблюдал за происходящим с его учеником, как будто прикидывал, сломается ли тот. Гарри не знал, было ли ведомо Снейпу, отчего самый ненавистный из его, снейповских, подопечных тает на глазах, но если и было, декан Слизерина ничем этого не выказывал.

Начался апрель, и Гарри с ужасом осознал, что приближаются пасхальные каникулы. Никаких занятий. Совершенно нечего делать - разве только сидеть и тупо долбать всё самому… но Гарри сделался уже настолько апатичен, что вряд ли смог бы заставить себя именно заниматься, а чёткого задания на пасхальные каникулы, как правило, не давали. Он отлично знал, как это будет выглядеть: он будет проводить дни напролёт с книгой на коленях, на своей кровати, защищённый Locus Singularis, и книга будет покрываться пылью, а сложенные по-турецки ноги - затекать, потому что он не будет сосредоточен на чтении. Он будет, чёрт побери, думать, думать, думать о том, какая он сволочь и в какого монстра превращается. Это было невыносимо даже в перспективе, и Гарри готов был пойти и самоубиться прежде, чем начнутся эти дни.

Самоубийство показалось ему, право же, неплохой идеей.

В душ Гарри ходил, как правило, пока остальных не было в спальне; ещё не хватало наткнуться там на кого-нибудь… например, на Забини, ага. В этот раз Гарри, как обычно, закрылся наглухо в отдельной душевой кабинке и долго стоял под тёплыми струями воды, словно пытаясь смыть с себя всю ту грязь, квинтэссенцией которой, по его собственному глубочайшему убеждению, являлся. Он стоял, запрокинув голову, закрыв глаза, подставляя лицо струям воды; голова терпела это обращение минут двадцать, а потом закружилась. Гарри потерял равновесие и упал на пол кабинки. «Кажется, я отшиб себе всё, что мог», - морщась, Гарри сел у стенки кабинки, не испытывая ни малейшего желания вставать. Теплая вода продолжала литься, волосы облепили лицо. Гарри вытянул ноги и сложил руки на коленях - непривычная, церемонная какая-то поза. Он отрешённо смотрел на свои руки, казавшиеся не смуглыми, как когда-то, а ослепительно бледными, почти прозрачными. Синеватые вены переплетались так явственно, что можно было бы положить на них кусок пергамента и беспрепятственно обрисовать карандашом. Гарри поднял правую руку медленно, как в полусне, и провёл указательным пальцем по предплечью левой:

- Caedo.

Из неглубокого пореза выступила кровь - яркая, алая, бьющая в глаза. Боль была слабой, но всё же была. «Если мне больно, значит, я всё ещё есть?».

Гарри обвил спиралью с широкими витками всё предплечье; кровь выступала и тут же исчезала, смываемая водой из душа. Края порезов разбухли от воды, разошлись в стороны, кровь продолжала понемногу сочиться. Боль была слабой, но неотвязной, ноющей, как зудящий над ухом комар. Гарри долго сидел так, прислонившись спиной к стенке кабинке, и коже на выступавших позвонках тоже было больно.

Он снова провёл пальцем по шрамам:

- Curo.

Шрамы затянулись мгновенно, став розоватыми полосками, змеёй обвивавшими руку от локтя до запястья. Гарри знал, что они останутся надолго, но его это не беспокоило.

Струйки воды ползли по коже, всё время шевеля короткие и редкие тёмные волоски на тыльной стороне предплечья. Так ползают змеи… непрерывно, изгибаясь из стороны в сторону, тихо-тихо…

Теперь он знал, что ему делать с пасхальными каникулами.

* * *

Профессор Флитвик пропищал что-то по поводу необходимости готовиться во время каникул к грядущим экзаменам - Гарри не вслушивался, уже хотя бы потому, что сдавать экзамены не должен был - и отпустил класс. Гарри первым почти выбежал из класса, на ходу поудобнее накидывая ремень сумки на плечо. Позади него послышался чей-то смешок - то ли Малфоя, то ли Забини, то ли обоих вместе.

- На пожар спешишь, Поттер? - крикнул следом Эдриан Пьюси.

Гарри не обратил внимания. Его сжигало лихорадочное нетерпение; скорее претворить план в жизнь, на всю неделю каникул лишиться сомнительного удовольствия смотреть в эти лица. Гарри бежал, перескакивая через две-три ступеньки, лёгкий, как никогда - сумка казалась ему тяжелее его самого - и чувствовал, что всплывает со дна моря дёгтя, медленно, упорно, отталкивается от дна и ловит любую возможность подняться наверх, туда, где воздух и люди…до этого ещё далеко, но туда, кажется, всё-таки можно добраться…

Он толкнул старую высокую дверь и осторожно прикрыл её за собой. Никаких заклинаний накладывать не следовало - это навело бы кого-нибудь на подозрения. Гарри прислушался. Единственным звуком было приглушённое унылое бульканье постоянной обитательницы этого места; хотя она и была старой знакомой Гарри, он всё же не хотел заходить к ней и здороваться - это стоило бы ему потери всей возможной секретности. Гарри подошёл к единственному неработающему крану в туалете Плаксы Миртл, памятному ещё со второго курса, глубоко вдохнул и выдохнул и прошипел:

- Откройся!

Кран засиял, слепя Гарри белыми лучами, и начал вращаться; лучи плясали по стенам и замершему в ожидании Гарри. Раковина исчезла, оставив дыру-вход, и сияние угасло. Гарри спустил ноги в канализационную трубу, перевернулся на живот и, соскользнув чуть ниже, ухватился пальцами за край дыры. Зажмурившись, он шепнул: