Владимир Корн - Небесный странник

Еще лигахи интересны тем, что опасаются, будто Создатель однажды обрушит небо на землю. Обрушит не из-за того, чтобы посмотреть, что получится, а в наказание, когда людские грехи переполнят чашу его терпения. Посреди пустыни лигахов множество высоченных башен, куда и поднимаются их жрецы, умоляя Создателя отсрочить свой гнев и дать человечеству время на то, чтобы оно все же осознало, как низко пало. Слышал я рассказ и о том, что все их башни остались после Древних и у них в незапамятные времена была совсем другая задача. Какая именно? А кто знает о Древних больше того, что жили они в незапамятные времена и от них осталась лишь память и множество чудесных вещей?

В пустынях лигахов мне бывать не приходилось, да и совсем не тянет: нравы у них очень строгие, а отношение к летучим кораблям еще хуже, чем у говолов.

Вспоминая о верованиях лигахов, я взглянул за борт, туда, где проплывали деревья, кажущиеся из-за расстояния между нами высотой с палец. Неизвестно, что страшнее: когда небо упадет на тебя или сам ты сверзишься с него на землю. Но такая уж у нас, у небесных парителей, судьба, и мы ею очень довольны.

На палубе «Небесного странника» показалась Николь в балахоне, похожем на те, в которых щеголяют люди Коллегии, и мне сразу же вспомнился недавний разговор с мессиром Анвигрестом. Мессир — птица важная, а Хавис — город крохотный, и если уж он оказался в нем так кстати для разговора со мной, значит, я и сам попал в него неслучайно. То-то наш последний клиент, пожелавший попасть в Хавис, меньше всего напоминал купца. Неприятно быть игрушкой в чьих-то руках…

Николь, поднявшись на мостик, встала рядом со мной.

«Отлично выглядишь», — это я успел сказать ей еще утром, когда мы только встретились. Николь действительно выглядела прекрасно, но это ее обычное состояние. И все же мне хотелось однажды увидеть ее утром невыспавшейся, с растрепанными волосами, легкими тенями под глазами и загадочной улыбкой, и чтобы обязательно причиной тому был именно я.

Утром, помимо всего прочего, мы успели еще и серьезно разругаться, когда Николь заявила:

— И как тебе в голову пришла мысль оставить меня в Хависе?

— Конечно, — ответил я, — мы же летим принять участие в грандиозном праздновании с танцами, музыкой, песнями и карнавалом, а я хотел всего этого тебя лишить!

Слово за слово, и мы повздорили. Вообще-то я уверен в том, что последнее слово в спорах с женщиной всегда должно оставаться за мужчиной. Пусть оно будет произнесено шепотом и уже за закрытой дверью — но последнее! Николь же полагала обратное, причем о шепоте и закрытых дверях вообще разговор не шел. В общем, она назвала меня… не скажу как, а я ее… тоже не скажу. Благо что за штурвалом, когда мы ругались, стоял Амбруаз, а я для него еще тот авторитет. Иначе совсем некрасивая картина получилась — с капитаном разговаривать так нельзя. Так что если она пришла мириться — перебьется.

Николь с самым независимым видом обозрела окрестности, заглянула за борт, на что-то там посмотрела и обратилась ко мне:

— Люк, тебе лупа больше не понадобится? Я ее заберу?

— Только за поцелуй, — буркнул я, не отрывая взгляда от горизонта впереди нас. Это надо же — обозвать длинноухим животным! Меня, которому даже Коллегия свои дела доверяет!

Николь фыркнула и заявила:

— Я уж лучше с Энди поцелуюсь!

Ансельм, крутивший штурвал, осмотрел палубу и, не обнаружив там Мирру, принял вид готовности к поцелую. Николь посмотрела на него и фыркнула во второй раз, а затем пошла вниз.

— Я твою лупу за борт выбросил, — сам не знаю, почему объявил ей в спину.

«Лучше с Энди поцелуюсь!»

На палубе Николь попался Гвен, решивший немного перекусить перед заступлением на вахту. Она остановила его, о чем-то спросила, а затем сделала то, отчего я чуть ногами по палубе от злости не затопал, — нежно погладила по щеке. Потом что-то от него выслушала, согласно кивнула, опять погладила по щеке и пошла к себе в каюту.

«И что мне этот человек, просивший передать письмо, вместо фонаря дал не эту штуку, с помощью которой на расстоянии разговор можно записывать? — подумал я, глядя на слишком уж довольное лицо Гвенаэля. — Сейчас Рианель сменит меня на вахте, а Гвен встанет за штурвал вместо Энди. Не оставаться же мне на мостике, чтобы выяснить, что же именно она ему сказала? Да и не скажет он. Может, зря я Николь про лупу ляпнул, а?»

Послеобеденного отдыха у меня не получилось, и все время до очередной вахты я просидел, разглядывая карту — наверное, уже в сотый раз.

«Нет, ну надо же! Меня ослом назвала, а Гвена по щеке погладила!» — никак не мог успокоиться я.

К полудню на горизонте показалось Суровое море. Если верить указаниям карты, а также рассказу Мелвина, нам следовало пролететь над ним некоторое расстояние, затем повернуть на юг, войти в узкий пролив, соединяющий Мертвое море с Суровым, пройти его, и через три-четыре дня пути должен был показаться остров Гаруд.

Я с беспокойством поглядывал на север: до Ганипура не так далеко, а встретиться с одним из тамошних кораблей в наши планы совсем не входило.

И надо же такому случиться: уже перед самой сдачей вахты навигатору Брендосу из-за невысокой горы показались три двухмачтовых корабля, летящих нам наперерез. То, что они ганипурцы, сомнений не вызывало — слишком уж характерные обводы корпусов, спутать невозможно.

Брендос, не дожидаясь моих указаний, часто зазвонил в корабельный колокол — тревога!

И началось. Едва мы повернули немного влево, как все три корабля повторили наш маневр. Когда я распорядился прибавить высоты, они ответили тем же.

— Ближний к нам корабль — тот самый, — вдруг заявил Брендос.

— Вы уверены? — спросил я у него. «Тот самый» означало — один из двух тех, с кем мы встретились по пути к бхайрам.

— Абсолютно, — невозмутимо ответил навигатор.

«Да уж, — подумал я, — если уж должно случиться что-то плохое, так обязательно именно то, что хуже всего».

Признать «Небесный странник» легко, слишком уж много у него бросающихся в глаза особенностей. Мне всегда хотелось, чтобы корабль узнавали еще высоко в небе и, провожая его глазами, говорили о нем только хорошие слова. И кто же мог знать, что все так сложится? Пользуясь тем, что в трюме «Небесного странника» нет никакого груза, мы легко поднялись на такую высоту, что поневоле пришлось напялить на себя всю теплую одежду, какая у нас имелась. Вероятно, на преследующих нас кораблях проблемы с теплыми вещами не возникло вообще, потому что они поднялись еще выше. А расстояние между нами все сокращалось. Ганипурские корабли шли вытянутой от нас дугой, в центре которой находился наш старый знакомый.

Мы уже летели строго на юг, и пролив, соединяющий два моря, рос на глазах.