Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

С тяжелым сердцем, предчувствуя самое дурное, Золотинка медленно, как бы нехотя, спускалась на шум, на неожиданный гомон многолюдства.

За проломленной перегородкой сиял день. День без солнца и неба, потому что это была огромная подземная пещера. Благоустроенный рукотворный мир. Одного взгляда хватило Золотинке, чтобы с обостренной восприимчивостью охватить все. Похожий на цветник город спускался круговыми ярусами к расположенной внизу площади. Между тесно сомкнутыми домами чудесных расцветок не было и двух одинаковых. При том, что каждый в отдельности походил более на изделие ювелира, чем на жилище. На плоских многоярусных крышах цвели сады. Небесный свод сиял множеством красных, зеленых, синих, желтых, фиолетовых звезд, которые все вместе порождали ровный белый свет.

На улицах, на лестницах и висячих переходах чудесного городка начиналась оголтелая беготня, маленькие человечки что-то тащили с криком, бежали, неслись взад-вперед, едва не сбивая друг друга, но Золотинка, очарованная, ошеломленная открывшимся ей зрелищем, не вовсе еще прониклась ужасом происходящего, она жадно, по-воровски оглядывала пещеру, словно бы сознавая, как мало отпущено ей времени.

Несомненно, это был маленький, но совершенный мир, и каждая с бесконечным тщанием сработанная мелочь ложилась в точно назначенное ей место. Всякая вещь у этого трудолюбивого и самодовольного народца делалась навсегда — для вечности.

На этот чудесный мирок и обрушилась жестокая беда. Все сонмище человечков и каждый из них в отдельности, ничего еще толком не сообразив, уже кидались что-нибудь делать. Одни запасались камнями, для чего разваливали какие-то стоечки. Другие скидывали с крыш вазы с помидорами и целые яблони в кадках, чтобы устроить на улицах завалы.

Несколько колобков были уже погашены, кое-где занимались дымы пожаров. Золотинка разглядела расположенные во двориках сооружения, похожие на внутренность башенных часов: зубчатые колеса с коромыслами, несомненно, железные! Главное происходило там, где проворный хищный колобок впился в железный механизм, начиная его раскалять. Пигалики самоотверженно колотили кипящий расплав камнями — летели искры, отползали обожженные человечки. То же самое можно было видеть и пониже, на другом ярусе. Судьба города решалась сейчас в этих двух местах. Жутко было представить, что станется с городком и его обитателями, если колоб успеет разбухнуть до размеров тележного колеса. Тяжесть раскаленного железа сокрушит трехъярусный дом несколькими ударами. Сгорит все.

— Какой ужас! — стиснула кулаки Золотинка и ударила себя по щеке, закусив губу. Сокрушенно тряся головой, она обронила случайный взгляд вниз, на ближайшие подступы к пролому и в считанных шагах от себя обнаружила двух пестро одетых человечков.

— Вот колдунья! — вскрикнул один.

Второй сдернул с плеча взведенный самострел с маленьким железным луком и наставил — целил он прямо в лоб. И только полная оторопелость девушки перед лицом угрозы и ее искаженное лицо заставили пигалика замешкать. Товарищ толкнул стрелка под руку, отчего тетива жестко звякнула, короткая стрела в крошево разнесла каменный завиток обок с Золотинкиной головой. Она ринулась наутек.

Хриплое дыхание и топот погони преследовали ее по пятам. Удачно, одним броском она проскочила пролом, рванула, оставив клок платья, и понеслась дальше, не чуя ног.

Вскоре пигалики наладили погоню всерьез — большим числом и с фонарями. Золотинка толкала все двери подряд, какие встречались, и, когда попалась незапертая, вошла. Посветив Сороконом, увидела ступени вниз и длинное сводчатое помещение, загроможденное бочками. Воздух здесь был почище, чем в коридорах. А она чувствовала, что угорела — голова шла кругом и подкашивались ноги. Сил хватило пробраться в дальний закуток и присесть.

Преследователи возвестили о себе кашлем — им тоже приходилось несладко. Кладовая осветилась.

— Что теперь? Упустили? — сказал кто-то.

Голос вполне человеческий, не писклявый. Кажется, людишки остановились или присели, испытывая потребность отдышаться.

— Происки Рукосила. Без него не обошлось.

— Эка хватил: Рукосил! Когда бы это было в его власти — вызвать искрень! О! Братец ты мой, да он бы уж всю Слованию головней покатил. И до нас добрался.

— Но, ребята, ведь искрень! Искрень! Откуда? Чтоб я что-нибудь понимал!

— И понимать нечего — это война! Семидесяти лет спокойной жизни как не бывало… Но если это колдунья… Удушил бы собственными руками!

— Подожди душить, — возразил кто-то со смешком, — я открываю.

Протяжно заскрипело. Дохнуло свежим воздухом. Сырым воздухом подземелья, но свежим, без гари.

Они вернулись к тому, что занимало помыслы.

— Она запустила искрень, так? Это конец! Против искреня нам не постоять всей Республикой…

— Я готов умереть, — сказал кто-то, кто прежде не принимал участия в разговоре. И так просто сказал, что все смолкли.

Золотинку подмывало признаться. Потребность признаться была сродни тому желанию, которое возникает на краю пропасти — прыгнуть. О пигаликах она знала только то, что рассказывали на ночь глядя люди. Рассказывали разное, хорошего мало. Дотошный, упрямый, недоверчивый народец. И злопамятный.

— Посмотрим здесь и пошли, — нарушил молчание один.

Золотинка осторожно выглянула: четверо… нет, пятеро. На головах светились огни. Двое отошли, один сунулся в пустую бочку, освещая ее изнутри. А сбоку от Золотинки зиял черный зев открытого пигаликами хода. Соблазн был велик, и она не удержалась. Переступая протяжным шагом, ощупывая стену, она стала углубляться во тьму. Здесь оказался на удивление гладкий, хотя и скошенный пол, так что она временами останавливалась, нелепо размахивая руками, чтобы не съехать по лощеной плоскости неведомо куда. Немного погодя она обнаружила, что не может дотянуться до стены или потолка, а гладкая поверхность под ногами закончилась уступом или ступенью, за которой начались колдобины. За спиною метался свет, но он не задевал Золотинку, а пропадал в пустоте.

Тут могла быть и пропасть. Золотинка остановилась и присела.

Пигалики пошептались на входе. Свет от их фонариков пропал. Раздался протяжный скрип и все стихло. Прекратился легкий ток воздуха, который ощущался слева и сзади. На пределе постижения с правильной равномерностью слышался влажный шлепающий звук.

Золотинка поняла, что осталась одна. Помедлив еще, она стащила через голову подвеску и ярко зажгла Сорокон. Свет едва достигал противоположного конца природной пещеры с выглаженными сводами. Дно огромного покоя представляло собой волнистую поверхность, на которой проросли кое-где каменные растения, состоящие из сверкающих колючек.