Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Он коснулся ограды Сороконом и вызвал искрень.

Сверкнул зеленый свет, изумруд хищно поцеловал железо, и тотчас распалился маленький, незаметный с дальних концов палаты пятачок. Мало кто понял в эти мгновения, что же произошло. И только истошный, исполненный необъяснимого ужаса выкрик: «Искрень!» положил конец недоумению. Люди попятились, напирая на разгромленные столы. И уже кричали спасаться, хотя явной опасности для тех, кто оставался за пределами железной западни, пока что не было.

Почтеннейший взвился по железному плетню в надежде выскочить — поздно! Густо заплетенные прутья не оставили коту лазейки, сколько ни тыкался он мордой, чтобы протиснуться там и здесь.

— Спасите кота! — дурашливо завопил скоморох. Бог знает почему человечный призыв этот вызвал повсюду смех. Кот перестал браниться, а принцесса оборвала песню, смущенная необъяснимым взрывом веселья.

И сразу без заметного перехода от одного к другому, как это бывает в тягостных сновидениях, раздались вопли: уберите железо! у кого железо? все сгорит! Выли собаки, урчали и лаяли едулопы.

— Если никто не возьмется спасать кота, придется коту нас спасать! — паясничал скоморох. В шутовских скороговорках его слышалась, однако, лихорадочная тревога. — Эй, ты, — тараторил он, — развяжи мне руки, слышишь? Кому говорю? Развяжи руки! Ты хочешь, черт побери, чтобы хоть кто-нибудь спасался?

Кот метался по клетке, взлетая наверх и бросаясь вниз — сбил хвостом венец с головы совершенно бледной, словно бы неживой, принцессы и кинулся в дальний от огня угол.

— Великий государь! — завопил он вдруг. — Смилуйся, государь, или я развяжу преступникам руки!

Это подобие угрозы тронуло дряблый рот оборотня усмешкой. Слегка сгорбившись, он зябко кутал покатые бабьи плечи в широкий плащ с тяжелым бобровым воротником и, казалось, грел свою стылую кровь в тепле разгорающегося огня. Вишневого цвета пятно расползалось по прутьям, в считанные мгновения достигнув размеров хорошего столового блюда, в воздухе повеяло паленым.

Железо горело, но побеги хотенчика продолжали расти, и, сверх того, откуда-то из основания клетки с силой мощной струи вылетели вдруг каменные ступени, мгновенно складываясь в довольно широкую крутую лестницу. Она поднималась в воздухе без опоры и тут же, никто и дух не успел перевести, высоко над головами ударила в смык стены и потолка. Все вздрогнуло, уходя из-под ног, лестница, пробив безобразную брешь, вырвалась на волю — сквозь мутную, затянутую облаком пыли дыру открылось небо. Стена пошла трещинами, перекосились надломленные балки потолка. Беспорядочно растущие из клетки прутья тотчас же устремились к лестнице, складываясь в витые железные перила, которое споро бежали вверх вдогонку ступеням.

Гром грянул — ничто в необыкновенной череде событий не произвело на людей такого ошеломительного, подавляющего впечатления, как удар волшебной лестницы. То был даже не ужас, скорее благоговение, сознание своего ничтожества перед громадностью неподвластных человеку стихий. И видно стало, что даже Рукосил-Могут всего лишь жалкий больной старик, растерянный и беспомощный.

Блуждающий дворец! Вот что это было такое, вот что родилось из сухой деревяшки, которую притащил в зубах беспризорный кот. Теперь, когда это свершилось, ошалевшим людям казалось, что ничего иного нельзя было и ожидать. Блуждающий дворец занимал слишком много места в тайных помыслах и крамольных, шепотком, разговорах, чтобы люди не ожидали его где угодно.

— Ну что, дуралей, — ясно и даже как будто весело сказал скоморох, — вот тебе преждевременное спасение. Ты еще не развязал мне руки, а уже открылся выход!

Затравленный непреходящими ужасами, кот, как ошпаренный, кинулся кусать и терзать узел, в то время как Лепель и Нута задергались, пытаясь сбросить путы. Раскаленная ограда на расстоянии полутора-двух шагов источала невыносимый жар. Под тяжестью обвисшего на них кота путы наконец пали под ноги. Освобожденные узники отступили на холодную сторону клетки — как раз туда, где начиналась прегражденная железным плетнем лестница.

Надежда на спасение, задор удачи заставили Лепеля, а потом и Нуту ломать прутья голыми руки, и железо поддавалось! Оно гнулось и рвалось под тонкими пальчиками принцессы, как густое тесто. В лихорадке не замечая ожогов, узники выломились на лестницу и побежали вверх, к открытому в небо пролому; еще быстрее взлетел кот.

Все это было так невероятно, что никто из Рукосиловых верноподданных не сделал ни малейшей попытки задержать беглецов.

— Стреляйте! — дрожащим голосом крикнул государь, и тогда только все пришло в движение. Полетели, сбиваясь о густые завитки перил стрелы, кто-то из самых ретивых и отчаянных дворян полез на еще холодное заграждение, но, очутившись уже на лестнице, испугался, остановился на полпути к зияющему в небо провалу. Неустойчивая лестница, видно, ходила ходуном, она пускала вниз каменные столбы и не совсем еще успокоилась, когда Лепель, схватив за руку принцессу, выбежал на волю, туда где зависли выше деревьев, ни на что не опираясь, оборванные в пустоту ступени.

Блуждающий дворец врастал в стены палаты, стены пробивались сквозь стены, обращаясь в нечто полуразрушенное и полувоздвигнутое, осыпалась штукатурка, падали каменные глыбы. Огонь распространялся по железным перилам лестницы наверх… Пожар! Толпы гостей и дворян давились в дверях, спасаясь от обвалов и от пожара. Но и снаружи все сотрясалось, заслоняя свет, теснились незаконченные, неясного замысла строения.

Устало сгорбившись, хранил угрюмое молчание чародей. В тусклом мятом лице его под нависающим венцом не видно было ни страха, ни сродного с восторгом возбуждения, которое вызывает зрелище бушующей стихии, — мрачные мысли одолевали Рукосила. Бояре и окольничие, ближние люди, едва ли не со слезами, на разные голоса уговаривали государя покинуть опасное место и поберечь себя для страны, для великого дела. Он нехотя прислушивался к докучливому лепету вельмож и наконец окликнул едулопов. Зеленые твари подхватили и понесли владыку к выходу, а меднобокие витязи с бронзовыми мечами в руках прокладывали путь в образовавшейся давке.

Лепель и Нута взбежали на десяток ступеней вверх, оказались на уровне крыши и вынуждены были остановиться — обломанная лестничная площадка парила над садом выше деревьев. Свежий ветер при солнечном небе в рваных, быстро текущих облаках, крутил и разбрасывал дым, валивший из окон палаты, из расселин. Боязно было ступить к обрыву, но и назад пути не было. Неверный клочок тверди под ногами, который представлял собой, по видимости, кусок пола будущей комнаты, продолжал расти, распространяясь в сторону сада, — вместе с ним, не делая ни шага, двигались беглецы. С высоты открывались взору раскиданные среди сада терема и палаты Попелян, затерянные среди зарослей дорожки. На лужайках, под деревьями, на ступеньках подъездов мельтешили люди: толпы разноцветных вельмож, дворян, витязей в блестящих доспехах, иноземцев, стража и челядь, полчища поваров в белых одеждах, поварят и служанок. И далеко внизу под Лепелем и Нутой колыхалась вскипающая земля, так что деревья ходили ходуном и выворачивались корнями.