Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курпринц

Участие женщин в боях было настолько массовым, что папа римский издал специальную буллу, запрещающую женщинам участвовать в Третьем крестовом походе, но ее игнорировали.

Так что в этом мужском вроде бы мире абсолютное большинство женщин занимают то положение, которое сами предпочитают: сидеть в замке у окошка и махать платком уезжающему на войну мужу, а потом тайком впускать в спальню конюха или кузнеца. Или, судя по гламурной поэзии, позволять утешать себя юному красивому пажу.

Но если у кого-то из них хватает отваги сесть на коня и отправиться в поход, то для этого далеко не всегда нужно переодеваться в мужчину. Это, как говорится, по желанию.

Я ощутил, что Зигфрид все еще неотрывно смотрит на меня в ожидании, вздохнул и проговорил с тоской:

— Разве я против нее?.. Нет, но я за тебя!.. Ты и так взвалил на себя заботу, добровольно и против моей воли, хранить мою шкуру и не давать обрушиться на меня даже пылинке. А теперь тебе придется заботиться еще и об этой женщине… Твоя спина не хрястнет?

Он довольно заулыбался.

— Не хрястнет!

— Точно?

— Уверен, — ответил он так бодро, что я насторожился.

— С чего вдруг?

— Ваше высочество, — сказал он, — мы будем вместе охранять ваши покои.

Я замотал головой.

— Ты что?.. Женщина в коридоре за моей дверью?

Он изумился:

— Опасаетесь, что не пустит к вам других женщин? Сэр Ричард, да я ее тогда сам прибью! Женщины — это наше все. Посторонние женщины.

Я пустил арбогастра вниз по тропе, всадник спешился и преклонил колено.

Зигфрид настороженно помалкивает, я сделал нетерпеливый жест, повелевающий стать.

— Итак, Скарлетт… вы знаете, о чем говорил со мной сейчас Зигфрид, мой друг и телохранитель?

Она выпрямилась и, не поднимаясь в седло, смотрела на меня снизу вверх странными немигающими глазами с этими ресницами, что кажутся не то уродливыми, не то чудовищными: редкими и толстыми, как прутья.

— Мы обсуждали это, — ответила она почтительно.

— И вы уверены, — поинтересовался я, — что это вам нужно?

— Уверена, ваше высочество!

Я пожал плечами.

— Что ж, вы приняты. Но я не собираюсь вам в чем-то облегчать жизнь. У меня своих дел хватает. А вы барахтайтесь сами, как знаете и как можете.

Она легко вскочила в седло, развернула коня.

— Ваше высочество! Ваше великодушие настолько велико, что вы даже забыли тут же, как спасли меня от похитившего меня могучего мага. Потому моя жизнь принадлежит вам…

— Она принадлежит Зигфриду, — возразил я с неудовольствием. — И спасал я вовсе не вас, а то… гм… что отстаивал Зигфрид. Ну а теперь… все в лагерь!

Я пустил арбогастра в галоп. Они некоторое время неслись позади, но когда дорога расширилась и впереди за поворотом показался и начал увеличиваться наш лагерь, Зигфрид догнал меня и некоторое время держался рядом, поглядывая со смущением и неловкостью.

— Ну что еще? — спросил я.

— Спасибо, — крикнул он. — Поверьте, она хороший человек!.. Она предана мне, а теперь и вам!

Я проговорил навстречу ветру:

— Кроме самых любимых и преданных женщин, как говорится в одной песне… Преданность, как видишь, ценится выше всего, а красота, ум и остальное… вообще не упоминается. А они, дуры, говорят, что нам только их сиськи нужны!

В лагере тишина, последний переход был очень тяжелым, все отдыхают, только конников Норберта не видать, я их еще вчера отправил навстречу отставшему обозу, тому еще двое суток подтягиваться к нам по размытым дождем дорогам.

У моего шатра у костра с воинами сидит Хреймдар. Завидел меня, вскочил и поклонился.

Я жизнерадостно приветствовал еще с седла:

— Да здравствуют работники духовного корыта!.. Что нового, почем опиум для народа?.. Ах да, это к Геллерию…

Хреймдар оглянулся.

— Он был только что здесь. Позвать?

Я соскочил на землю, передал повод коня в руки набежавшим воинам, как сделали и Зигфрид со Скарлетт.

— В другой раз. Что знаешь о короле Иоанне-Георге?

Он подумал, посмотрел в недоумении.

— Ничего особенного. Заурядный король.

Я кивнул в сторону шатра.

— Пойдем, расскажешь о его заурядности. Я люблю слушать о таких, сам сразу становлюсь еще незауряднее и даже красивее. Может быть, еще и петь смогу. Хотя да, я ж уже пою, но пока еще хреново.

В шатре уже расставлены стол, стулья и даже ложе, а на столешнице два кубка и кувшин.

Хреймдар ухмыльнулся.

— Знают ваши вкусы?

— Значит, — сказал я, — тоже считают меня заурядным… что меня, конечно же, устраивает. Садись, рассказывай. Но если снова заговоришь о Зачарованных местах — прибью на месте. Я — принц, но не какой-то изгнанный и скитающийся, а вождь! По Зачарованным Пятнам пусть ходят извозчики, они тогда на что?.. Кстати, у короля я заметил очень странную печать…

Он внимательно и с профессиональным интересом смотрел, как в кубке перед ним появляется густое красное вино, принюхался, осторожно попробовал, лицо расплылось в довольной усмешке.

— Вы уверены, что это… паладинье?

Я ответил осторожно:

— А кто определяет способности паладина, когда он становится лордом?..

— Лордом?

— Да, — ответил я. — Паладинов в мире горстка, и все люди знают, что они могут лечить соратников, отдавая им часть своей жизни. Собственное, абсолютное большинство паладинов ничего больше и не умеют, они воины Истины, им другое и не нужно.

— А вам?

— Уместный вопрос, — пробормотал я. — Я из тех, кому нужно больше. Потому и умею больше.

Он прищурился, я думал, что смолчит, но между нами уже установились достаточно доверительные отношения, и он проговорил осторожно:

— А это честно ли, что часть паладинов использует в личных целях и то, что можно назвать нечестивой магией… Нет ли тут опасного сползания во Зло, как вы это называете?

— Есть, — согласился я. — Потому и нужно удерживаться. Человек слаб, он почти всегда выбирает простые и прямые дороги.

— Однако…

— Что «однако»? — спросил я.

— Простите, — сказал Хреймдар, — мне показалось, что вы это произнесли или собирались произнести.

Я сказал сердито:

— Если уж вам так хочется, то однако сильным позволено всегда больше, чем слабым!

— Ладно-ладно, — сказал он поспешно, — я вовсе не собирался сказать, что вы куда-то обязательно сползете. Это слабые сползают, хотя и уверены, что они сильные, потому никуда не ползут, но вы действительно сильный, потому остаетесь паладином, несмотря на свое весьма тесное знакомство с магией… Однако мне кажется, Церковь не всегда будет закрывать на это глаза.

Я скривился.

— Еще бы. Как только перестанет во мне нуждаться так же сильно, как нуждается сейчас.

— Но вы…

— Угадали, — ответил я. — Постараюсь что-то придумать.