Робин Ла Фиверс - Жестокое милосердие

Улыбаясь, притворяю за собой дверь.

Ему полагалось бы виновато вздрогнуть, но он лишь хмурится в раздражении и спрашивает:

— Ты кто такая?

Запускаю пальцы в разрез верхней юбки, и они смыкаются на твердом дереве приклада.

— Я — возмездие, — отвечаю тихо.

Мои слова заставляют стражника слегка округлить глаза, потом в них возникает тревога, ибо я вытаскиваю арбалет из его ухоронки. Дальше все происходит в одно мгновение. Я оттягиваю тетиву, вкладываю в прорезь ложа стрелу и целюсь прямо в метку посередине лба. Еще успеваю на миг усомниться: Дюваль и герцогиня определенно захотели бы допросить этого человека, мне же надо послужить монастырю и моему Богу. И все-таки спрашиваю:

— Кто заплатил за то, чтобы ты толкнул своего господина навстречу смерти?

Он резко бледнеет:

— Не понимаю, о чем ты.

— В самом деле? А по-моему, очень даже понимаешь. Я имею основания полагать, что ты — изменник, погубивший герцога Немурского. Если ответишь на мои вопросы, обещаю, я убью тебя быстро и по возможности безболезненно. Если будешь молчать, смерть окажется медленной и мучительной. Так что выбирай, только помни: тебе так и так умирать!

Кровь звенит и поет в венах — наконец-то выдался случай послужить моему Богу!

Не сводя с меня глаз, мужчина выбирается из-за стола:

— Кто сказал, что это я убил моего господина? Разве мне не позволено оправдаться перед лицом судей и выслушать приговор?

— Ты уже осужден, — говорю я ему. — Самим святым Мортейном. А теперь спрашиваю в последний раз: кто дал приказ столкнуть Немура вниз?

Я всматриваюсь в глаза охранника и застигаю момент, когда он решает броситься. Раздраженно крякнув, выпускаю маленькую стрелу. Прицел точен — она летит прямо в лоб, впиваясь в метку, оставленную Мортейном. Уже падая, страж переводит взгляд на дверь, что у меня за спиной. Это срабатывает как предупреждение: бросив самострел, я хватаюсь за кинжал в ножнах на голени.

И это спасает мне жизнь.

Я ощущаю движение воздуха у себя за спиной, потом — жгучую боль. Оборачиваюсь к нападающему и, не успев даже приглядеться, бью ножом снизу вверх.

Моя рука верна — клинок погружается в живот. Теперь я вижу, что это еще один солдат. Его карие глаза лезут из орбит, сперва от изумления, потом от боли. Направляю нож дальше вверх, ускоряя конец. Что бы я ни говорила тому первому, долгих и мучительных смертей я по возможности избегаю.

Прежде, нежели я могу еще что-то предпринять, душа первого убитого истекает из тела. Она бросается прямо ко мне, клубясь холодной враждебностью. Я заставляю себя сосредоточиться на мириадах разрозненных образов, которыми она наполняет мой разум; я ищу мельчайшие намеки, которые помогут нам выяснить наконец, кто же стоит за всеми нынешними бедами. Пока я этим занимаюсь, в атаку бросается вторая душа. Ощущение такое, будто меня сунули в прорубь. Шатнувшись назад, я прислоняюсь к стене. Душа солдата окутывает меня, источая гнев, боль, сожаление и мучительное чувство утраты. А поверх всего — страх, да такой, что во рту становится горько.

Так же быстро, как нахлынули, они удаляются, а меня трясет так, что впору бессильно сползти по стене. Где-то за стенами невнятно звучат охотничьи рога; это возвратились добытчики.

Я припадаю на колени у второго тела, вытаскиваю из брюха кинжал и насухо вытираю его о накидку стража. Поднимаясь на ноги, удивляюсь неожиданной волне дурноты, затем поворачиваюсь к двери и вижу красный потек на стене в том месте, где мне довелось к ней прислониться. Оказывается, я ранена!

Мне до смерти хочется скорей убраться отсюда. Хватаю с кровати шерстяной плащ и его уголком как могу затираю багровый потек. Потом накидываю плащ на плечи и прячу в юбках арбалет. Я слышу, как снаружи стучат по мостовой копыта и возбужденно лают охотничьи псы. Удовлетворенно оглядевшись, покидаю герцогские покои и пускаюсь в долгий путь коридорами — подальше от места своего служения.

По дороге я раздумываю — отправиться ли в покои Дюваля, или встретить его снаружи. Наконец решаю, что ему следует как можно скорей узнать о случившемся, причем от меня, а не от кого-нибудь постороннего. Опять же и тела кто-то должен прибрать.

На спине расползается влажное пятно, рана тянет и жжет. Я все время оглядываюсь: по крайней мере, за мной не тянется по полу кровавый след.

Во внутреннем дворе замка царит полная неразбериха: гарцуют и отдуваются кони, всадники покидают седла, лают и виляют хвостами собаки, кто-то выкрикивает приветствия. С шестов свисают два крупных оленя. Я улыбаюсь. Нынче явно день удачной охоты — как за пределами дворца, так и внутри. Я держусь подальше от толкотни, высматривая Дюваля.

С таким же успехом я могла бы позвать его по имени. Он поворачивается в мою сторону, я перехватываю его взгляд. Между нами установилась связь, и мне это очень не нравится.

Дюваль спрыгивает с седла и направляется ко мне:

— Ты что тут делаешь?

Я молча смотрю ему в глаза.

— Боже милостивый, — вырывается у него.

Уж эта мне его способность проникать в мои мысли!

Дюваль наклоняется вплотную — пусть всем остальным кажется, что он целует меня, — и я вынуждена напомнить себе, что это лишь предосторожность от слишком чутких ушей.

— Кто?.. — спрашивает он.

— Охрана Немура.

Темная бровь ползет вверх:

— То есть не одного?..

— Одного — за измену. Второго — из самозащиты.

— Это тебе из обители прислали приказ?

— Нет. Я пошла помолиться о душе Немура. Потом меня потянуло в его покои. Там я увидела охранника с меткой на лбу — и перешла к действиям. — Я не могу истолковать выражение его лица и на всякий случай поясняю: — Я пыталась задавать ему вопросы, господин мой, но он не пожелал говорить. По крайней мере, в тот момент.

Эти слова для Дюваля — что для собаки косточка, упавшая перед самым носом.

— Ты пообщалась с его душой?

Сглотнув, я продолжаю:

— Ему дали целый мешочек дукатов. Те, кто заплатил, взяли в заложники его жену и ребенка. Его последние мысли были о них; умирая, он вознес кратенькую молитву, чтобы им позволили жить, ведь он сделал все, что от него требовали.

— А о тех, кто требовал, он перед смертью не думал?

Я отрицательно качаю головой, потом вздрагиваю и морщусь — движение потревожило порез на спине.

— Стражник их не знал. Человек, с которым он имел дело, носил низко спущенный капюшон, а встречались они всегда в глубоких потемках.

Дюваль вздыхает:

— Где же тела? Полагаю, я нужен тебе, чтобы прибраться?

— Они в покоях Немура. Если ты ими займешься, я лучше пойду.

Тут он в первый раз замечает незнакомый плащ, в который я кутаюсь:

— Это чей плащ?

Я хочу передернуть плечами, но боль мне мешает: