Робин Ла Фиверс - Жестокое милосердие

Он улыбается, но глаза в улыбке не участвуют. Его внимание привлекает что-то происходящее у меня за спиной.

— Гавриэл, никак ты решил выбраться на прогулку?

Я оглядываюсь и вижу Дюваля. Он стоит в дверях и сердито смотрит на нас.

— Нет, — отвечает он коротко. — Меня привела сюда необходимость поговорить с госпожой Рьенн. Надеюсь, ты нас извинишь?

Голос у него ледяной, и я не могу понять отчего.

— Конечно. — Франсуа встает и откланивается.

Как только я оказываюсь рядом с Дювалем, на моем локте сжимаются железные пальцы. Я даже морщусь, а он уже тащит меня куда-то за дверь. По его лицу ничего не прочесть. Я как только могу прибавляю шагу, чтобы поспеть за ним. Тем не менее что-то заставляет меня оглянуться на Франсуа. Он не сводит глаз с брата, и во взгляде у него тоска.

Едва мы с Дювалем оказываемся в коридоре, я вырываюсь:

— Я что-то не то сделала?

Он останавливается, разворачивает меня к себе лицом и прижимает к стене. В его глазах плещется гнев:

— Что, пришли какие-то распоряжения из монастыря, которыми ты забыла поделиться со мной?

Я пытаюсь ответить, но он встряхивает меня:

— Что тебе приказали?

— Нет! Ничего не было!

— Поклясться можешь? Поклясться своим служением Мортейну — или что тебе дороже всего?

Я хмуро смотрю на него:

— Могу. И клянусь. Да скажи наконец, что стряслось?

Он награждает меня долгим взглядом. Потом говорит:

— Лучше покажу.

Дюваль заставляет меня взять его под руку, причем не слишком ласково, и ведет в глубину замка. По его лицу пролегли глубокие складки, а еще вернулась эта хмурость, которой я не замечала уже несколько дней.

Он спрашивает:

— Сколько ты просидела в большом зале?

— Примерно час. Может, и больше.

— И Франсуа был все время с тобой?

— Да, господин мой, но какое…

— А моя мать? Ты ее видела хоть мельком, пока там находилась?

— Нет. Так все же что случилось?

Он не отвечает. Мы торопливо шагаем бесконечными коридорами, мимо пустых покоев и закрытых дверей.

— Зачем мы так бежим? — спрашиваю я, запыхавшись.

— Затем, что новость скоро распространится по всему дворцу.

И вот наконец перед нами запертая деревянная дверь. Дюваль кивает стоящему подле нее стражнику, и тот отступает, пропуская нас внутрь. Дюваль вводит меня в прекрасно обставленную комнату с наружным балконом. Винтовая лестница ведет с него вниз, в отдельный маленький дворик. Дюваль указывает на неподвижное, изломанное тело, раскинувшееся внизу на каменной мостовой:

— Это Федрик, герцог Немурский.

— Нет… — в ужасе шепчу я.

Подхватываю юбки и торопливо сбегаю по лестнице. Я проклинаю свое чувство смерти, которое не позволяет надежде продлиться хотя бы на миг. Ошибки быть не может — Немур мертв.

Я опускаюсь на колени около тела:

— Когда это случилось?

— Думал, ты мне скажешь!

Я поднимаю на Дюваля глаза. Одна бровь язвительно вскинута; от него исходят волны ярости и разочарования.

— Но ты же не думаешь, что это сделала я?

— В самом деле?

— В самом деле, мой господин. Мне не приходило никаких распоряжений из монастыря, и мой Бог не открывал мне Своей воли. Кстати, ты уверен, что герцог не сам оттуда упал?

Дюваль неохотно отвечает:

— Ни в чем я не уверен.

Тело Немура еще хранит остатки тепла. Вряд ли он долго здесь пролежал.

— Кто его обнаружил?

— Я.

Тут уже я вопросительно вскидываю брови. Он проводит рукой по волосам.

— Не надо так смотреть, — говорит он. — Мы с ним собирались обсудить последние детали брачного соглашения. Я пришел, а в комнате никого нет.

— Ты его людей спрашивал?

— Да. Они утверждают, что он просидел все утро один, никто к нему не заглядывал. — Дюваль смотрит на окно двумя этажами выше. — Когда я увидел, что в покоях никого нет, то выглянул во дворик: может, герцог ждет меня там. А он…

Наши взгляды встречаются, и я говорю:

— А ведь Федрик никому не говорил, кто он на самом деле. Для всех он был торговцем шерстью, приехавшим из Кастилии. Лишь Тайный совет знал правду.

— Правильно. — Его губы кривятся в невеселой улыбке. — Со вчерашнего дня. И у любого из совета было время предпринять все, что угодно.

— Значит, — говорю я, — в убийстве герцога может быть замешан кто-то из ближайших советников герцогини?

Дюваль согласно кивает:

— Нельзя, впрочем, исключать того, что многочисленные соглядатаи Жизора донесли ему о Немуре. Мог француз и кого-то из советников подкупить. И не так уж невероятно даже предположение, что все это организовал д'Альбрэ, в отместку за отказ герцогини. Я почему-то с легкостью допускаю, что мадам Динан проболталась ему насчет Немура.

— Что из этого верно, мы пока не знаем, — говорю я. — В любом случае ясно одно: кто-то из тайных советников кому-то что-то сказал. С изменническими намерениями.

Дюваль скрипит зубами, потом спрашивает:

— Его душа… еще где-то здесь? — И он неуверенно поводит рукой. — Ты не можешь поговорить с ней?

— Попробую.

Я отворачиваюсь от Дюваля и склоняю голову. Чтят ли жители Немура тех же богов и святых, что и мы, бретонцы? Я ни в чем не уверена, но попытаться стоит.

Закрываю глаза и отрешаюсь от этого мира. Постепенно перестаю чувствовать жесткий камень под коленями и тепло закатных лучей на сомкнутых веках. Мою щеку ласкает ледяное прикосновение Смерти: любящая мать приветствует свое чадо, по которому она очень скучала.

Когда я раздвигаю тонкий занавес, отделяющий живое от мертвого, Немур уже ждет меня на той стороне. Он исполнен горечи оттого, что кому-то удалось его перехитрить, но истинное страдание ему причиняет мысль, что он оставил герцогиню одну, без заступника-мужа. Его последние помыслы свидетельствуют, что он был воистину человеком чести, и я преисполняюсь отчаяния: почему должны уходить такие благородные люди, а уйма негодяев живет себе и в ус не дует?

Между тем душа Немура чувствует близость живого и движется мне навстречу. Я осторожно тянусь вперед сквозь окутывающее ее облако страдания и горя, силясь пристальнее вглядеться в его последние земные переживания: не объявится ли чего, способного помочь нам установить истину?.. Ага, вот кое-что! Ощущение руки у него на спине, резкий толчок, падение. Он бьется о камни с такой силой, что я сама чуть не падаю. Рука Дюваля ложится мне на плечо и вытаскивает обратно в мир живых, разрывая связь с бедным Немуром. Ахнув, я открываю глаза.

Дюваль стоит надо мной. Его крепкая теплая рука прочно удерживает меня в этом мире, глаза полны заботы:

— Как ты?

— В порядке, господин мой, — отзываюсь я.

Ладонь Дюваля касается моей щеки. Она куда теплей памятной ласки Смерти, но так же нежна.

— Ты так побледнела, — тихо говорит он.