Людмила Астахова - Невиновных нет

Вечереющее небо отражалось в грязно-синих глазах шуриа, как в глубоких ледниковых озерах. На притихшую Джону он даже не смотрел.

– Ты – земная, и ты не можешь воззвать к духу горы, я – огненный, меня бы он послушал, но я – мужчина.

Истинная правда. Все именно так. Но есть способ. Всегда есть способ обойти запреты.

– Когда в Джезим пришли хёлаэнайи, никому из нас даже в голову такого не пришло бы. Никогда. Разве мы могли завалить русло реки, устроить так, чтобы их войско захлебнулось в рукотворном половодье? А как же лес и луг? Что же будет со старицей? Вот о чем мы думали, Джойана. Разве мы могли причинить боль нашему Джезиму, нашей Радости?

– А потом?

– А потом стало бесполезно. Все равно что убивать собственных детей ради мести их непутевому отцу. А потом…

– Пришли диллайн, – закончила за Джэйффа леди Янамари. – Со своими ружьями и пушками, и их было слишком много.

– Да. А Джезим все равно один-единственный, – вздохнул мужчина. – И Шанта одна. Надеюсь, она простит меня…

– Нас, – добавила Джона и стянула с головы фатжону, обнажая торчащие в разные стороны смоляные космы.

…Она шагнула в его огонь нагой и беззащитной, точно маленькая сухая веточка. Тихонько вскрикнула, трескаясь от нестерпимого жара, и сломалась в могучих объятиях. Так в жаркое лето медленно тлеющий торфяник вдруг превращает лес в море огня, отпуская из глубин слишком долго томившееся по простору и ветру пламя. Кричат и рушатся деревья, гибнут живые твари, корчатся в муке травы и подлесок. Но как ни силен и смертелен огонь, земля все равно сильнее, она примет в себя жар, она отдаст ему себя, но ему никогда не победить, никогда. Пламя пожрет само себя, и останется пепел, а потом прольется дождь, и земля станет еще щедрее, еще плодоноснее.

Земля никогда не ведет счет веснам и зимам, не помнит она, сколько раз легли снега и оделись в золото и киноварь леса, и Джона тоже забыла о времени. Зачем отмерять минуты, которые текут теплым медом, которые осыпаются лепестками на разгоряченную кожу, которые сплетаются змеиными телами? Зачем намечать сроки, если сама Жизнь не имеет конца и предела?

Где-то там внизу разом оборвались полторы сотни жизней, их беззвучный вопль взлетел в небеса и был поглощен без остатка. Никто не услышал, кроме духов, богов и шуриа. Грохот обвала не в счет, он стек по склонам обратно в уже несуществующую лощинку, чтобы остаться там навсегда и разделить участь погребенных заживо. Теперь пусть боги решают, кому достанутся души, это их божье дело. Кому-то придется искать следы Оддэйновой Своры, и далеко не всем это удастся. Других примет Предвечный диллайн, бог, которого они призвали. Эсмонды твердят, будто щедр он и добр, будто никому из верующих в него нет отказа. Широко открыты врата в его небесное царство, и только шуриа заказан вход. Ведь среди погребенных под обвалом чори были и дети Шиларджи – полукровки, разобидевшиеся на весь мир. Они-то и будут стеречь безымянную лощинку под Однорогой горой, и станут ее духами. И так, наверное, будет справедливее всего.

– А вот скажи мне, Джойана… Как женщина…

Бывший рилиндар лежал на боку, подперев голову рукой, и вырисовывал на Джонином бедре неведомые узоры кончиком собственной косы.

– Скажи мне как женщина, чего ей еще нужно от меня? Что мне еще сделать?

Леди Янамари ответила недоумевающим взглядом, мол, разъясни свой вопрос, будь так добр и любезен.

– Водой напоил – раз, лодыжку вправил – два, подругу, то бишь тебя, спас – три, купание обеспечил и одежду дал – четыре, ногу вылечил – пять, мушкетом вооружил – шесть, дезертира повесил – семь, – методично пересчитывал Джэйфф свои заслуги перед неприступной ролфийкой. – Что мне еще сделать, чтобы она на меня обратила внимание?

И ведь не шутил ничуть. Бывает, случается, происходит, когда душе, сердцу и телу угоден чужак из чужого, ненавидимого племени. Кому это знать лучше, чем самой Джойане? Она сама несла сладкое бремя любви и смертельной обиды. Потому что никакая, веками кованная в горнилах войн и убийств ненависть не способна перекричать вопль разгоряченного жаждущего тела: «Этого хочу! Да, вот этого! И детей только от него! Только от вот этого, от проклятого, от жестокого!»

Ни за что не догадаться, что же так влечет бывшего непримиримого убийцу хёлаэнайев к одной из их бешеного племени: может, едва усмиренная свирепость, или жадность в желаниях, или прямота и честность. Непроницаемы глаза шуриа, в них только отраженный свет Дилах.

– Ролфийские девы неравнодушны к мужской гордости, – лукаво ухмыльнулась Джона, чувствуя, как вспыхнули жаром скулы Джэйффа. – Попроси ее заплести тебе косы. И не упусти свой шанс.

Когда-то перетянутое удавкой, горло снова болело, и Грэйн безотчетно потирала навсегда впечатавшийся в кожу след жесткой пеньки. Пусть природа детей Морайг такова, что даже зубы у них со временем отрастают, пусть от синхелмской петли не осталось даже тонкой полоски шрама – все равно. След был, и он болел.

Отсюда, с господствующей над долиной высоты, лагерь наемников внизу был отлично виден даже в сгущающихся сумерках. Но Грэйн пока не думала ни о бандитах, ни об уползших куда-то в сторонку шуриа. Наемники никуда не денутся, заметить ее здесь они не смогут, а буде к ним подойдет вдруг какой-нибудь другой отряд, эрна Кэдвен его разглядит и успеет не только поднять тревогу, но и перекурить на ходу.

Все-таки недаром боги свели вместе троих путников и давешнюю банду. Не встреть они наемников да не разговори пленника, откуда бы узнали про это место? Рилиндар выглядел таким довольным, что аж светился. Похоже, именно такого удачного случая ему и не хватало, чтоб накрыть всех чори разом.

Рассудив, что за… хм… энное количество прожитых столетий воин легендарной «Рилинды» наверняка как следует научился правильно рассчитывать собственные силы, эрна Кэдвен вопросами, а тем более советами докучать не стала. Будут шаманить вместе с Джойн? Отлично! Если это принесет пользу, то какая разница, как именно достигнут будет успех? А она пока с удовольствием последит за окрестностями, посмотрит в яростно-желтые глаза восходящей Локки и поразмыслит о вещах, с шуриа никак не связанных.

Право, до Третьих ли было сейчас Грэйн? Ролфи никогда не считали неуместное любопытство добродетелью. Тут в себе разобраться бы для начала, найти силы, чтоб без трепета встретить пламенный взгляд богини – и найти слова, чтоб ответить Ей, когда спросит…

– Что сделала ты, Грэйн эрна Кэдвен? Чем закончилась сегодня твоя охота, Гончая?

– Не тем, чего я ожидала, о госпожа войны и доблести. Совсем не тем.

Но ведь этот, самозванец, бесчестно присвоивший себе не только имя, но и знак посвящения Локке, этот изгой и предатель – он же десять раз заслужил повешение, не так ли, эрна Кэдвен? Воистину, соглашалась она сама с собою, воистину, и право же, жаль, что никого нельзя повесить десяток раз. Убей одного, пока за его дела не пришлось отвечать всем. Закон выживания Стаи – избавляйся от дерьма сам, иначе захлебнешься… Все так! Но только руками ли шуриа пристало вершить ролфийское правосудие?