Роман Терехов - Авантюрист

Пришлось отвлечься от кучи насущных дел, подойти и представиться. Штабной предсказуемо скривился и смерил меня долгим презрительным взглядом; посоветовал привести себя в порядок и с чувством выполненного долга удалился. Вроде и этот деятель проглотил мое наемничье происхождение без проблем. Передал руководство лагерем Белову, а сам кликнул Редди. Но юноша как сквозь землю провалился. Пришлось самому искать свой багаж и с помощью Акинфа облачаться в парадно-выходной трофей. Револьвер благоразумно спрятал в ранец, дабы не светить. Да и браслет со Слезой из тех же соображений перемотал бинтами, а «бриллиантовую руку» на шею повесил. И маскировка, и вид геройский — «в одном флаконе».

От Драгомирова мне стало известно, что Уильям Фишер не «настоящий полковник». Он получил не звание, а что-то вроде почетного титула от гражданской администрации Фрайбурга, как заслуженный деятель. Когда-то в молодые годы он, естественно, числился кадровым военным. Как и всякий дворянин отдал обязательную дань обществу и государству в виде нескольких лет службы в Армии Освобождения, конкретно в дворянском ополчении, гордо именуемом гвардией. Еще подростком отец записал его в штат гренадерского полка для выслуги, затем купил юноше патент подофицера первого класса и пристроил на непыльную должность. Фишер регулярно являлся «на работу», носил нарядный мундир гвардейца, пышные усы и саблю, благодаря чему быстро и выгодно женился. Служба без серьезных обязанностей в принципе не способна кого-то обременять, но отец жены уготовил зятю роль крупного землевладельца и настоял на скорой отставке. Впоследствии Фишер посвятил себя карьере чиновника по земельным вопросам в колониальной администрации, благодаря чему умножил личное влияние и перешедшее от жены состояние, а годам к пятидесяти ко всем своим регалиям получил звание «полковника».

В воздухе ощутимо запахло войной, и «почетный полковник» Фишер волшебным образом превратился в «полковника Армии Освобождения». Его поставили руководить четырьмя сотнями ополченцев Фрайбурга, набранных из постояльцев городских ночлежек и тюрьмы. Дело для него оказалось новое, поскольку от внешней угрозы город защищала имперская армия, а от внутренней — полиция, колониальная же гвардия существовала главным образом для украшения общественных мероприятий. Предполагалось, что новое формирование займется искоренением разбойных ватажек, которые возникали вдоль Имперского тракта как грибы после дождя. Но жизнь внесла свои коррективы, и едва формирование полка завершилось, как ему быстро нашлось применение — заткнуть дыру в обороне границы со Скверной.

Понимая, что из большинства уголовников и бродяг никакими колотушками солдат не выкуешь, Фишер разбавил их своими слугами и арендаторами из числа должников. Офицерские чины полковник раздал друзьям, коллегам и сослуживцам юности. Волей случая в их числе оказалось несколько компетентных военных специалистов. Но главное, он усилил отряд сотней гвардейцев, получивших сержантские должности и задачу превратить сброд в солдат, а толпу в подразделение. И вот полк Фишера отправился навстречу превратностям войны и за две недели марша без единого выстрела понес около сотни небоевых потерь за счет дезертиров и заболевших. Для полноты картины следует добавить, что полковник Фишер был повинен в том, что атака бойцов Драгомирова и граничар несколько запоздала. Фрайбургские ополченцы вступили в ущелье в тот момент, когда мой «заградотряд» спешно ретировался от рванувшего боекомплекта ракетной установки и теоретически мог поддержать намеченную вылазку волонтеров. Но момент был упущен из-за нерешительности полковника. Капитана Драгомирова, готовившего атаку, взялись допекать порученцы и курьеры, требовавшие ввести вновь прибывших офицеров в курс дела; а Фишер, продержав его в приемной во время обеда, с ходу похерил проект совместной атаки. Ко всему прочему, передовой дозор полка при появлении в ущелье обстрелял тыловое охранение граничар. Хоть и безрезультатно, но непростые отношения колониальных войск с этими гордыми воинами осложнились до предела. Более ничем, кроме мелкой мародерки, фрайбургские ополченцы в тот день себя не проявили.

За массивным столом, неизбежно превращающим каждого посетителя в просителя и внушающим ему священный трепет перед Государственной Машиной, невзирая на поздний час, имитировал бурную деятельность сухощавый мужчина в вычурном и богатом камзоле.

Созвездие крупных ювелирных изделий — не сразу сообразил, что вижу награды, — рассыпалось от горла до плеча. Ниже высокого воротника с шитьем по груди растекся монументальный золотой горжет, украшенный драгоценными камнями и орнаментом. Толстая, расшитая златом-серебром лента заменяла офицерский шарф. На плечах в такт движениям покачивались заросли циклопических «висюлек», пришитых к овальным подушечкам, покрытым, в свою очередь, золочеными вензелями. Судя по эполетам, передо мной маршал, или нет, генералиссимус Вселенной! От обилия узорного шитья и камней слегка рябило в глазах. Совершенно справедливо чувствуя себя поденщиком в рабочей одежде, подумал: сколько же весит такой парадный мундир? Мужичок ведь совсем не богатырских статей.

Каюсь, поначалу принял его за очередного секретаря или адъютанта, вереницу которых миновал в прихожей, поэтому огляделся по сторонам в поисках самого полковника. Поскольку чиновник не соизволил сразу оторвать от документов свой взор, некоторое время «любовался» его крупным необычной формы черепом и узловатыми пальцами, которыми он ловко перебирал серые листы бумаги, подписывая избранные вычурными завитушками. Голова с лоснящимся пергаментом кожи, обрамленная жидким волосяным покровом с редкой сединой, походила на Лысую гору. Сходство усиливали тени от огней, учинившие разнузданные пляски на внушительных залысинах. Таким оказалось первое впечатление, какие демоны скрывались внутри, мне еще предстояло узнать.

Ярко и расточительно пылали свечи в настольных роскошных канделябрах на три рожка, масляные лампы с дорогими плафонами из тонкого стекла, а в массивной жаровне потрескивали угольки, завершая атмосферу света, тепла и комфорта. В воздухе ощущался густой и непривычный запах благовоний. С наличием двух комодов я готов был смириться, даже кресло и гарнитур мягких резных стульев не вызывали явного отторжения, а вот необходимости тащить на войну вазы, статуэтки и шкатулки никак не понял. И без них эту сверхшикарную обстановку никакой Никодим не втиснет меньше чем в две фуры!

Когда мне надоело разглядывать рабочий кабинет крупного чиновника, оказавшийся в походном офицерском шатре, на утомленного героя дня снизошло озарение, что этот лысоватый очкастый невзрачный писатель резолюций и есть здешний царь, бог и воинский начальник.