Роман Терехов - Авантюрист

Привлекая внимание хозяина кабинета, откашлялся и как можно четче представился, озвучив заранее приготовленную и даже отрепетированную перед зеркалом фразу.

Полковник оторвался от дел и сквозь забавное пенсне в мой лоб уперся колючий взгляд бумажного крота. Чинно сложил стопочкой подписанные бумаги, погладил короткую бородку клинышком и указательным пальцем поддержал свои окуляры на переносице. Густые усы расцветки «соль с перцем», несомненно, составляющие гордость данного индивидуума, и брылястые щеки с бакенбардами дополняли образ. Странным образом мой лоб покрылся испариной. Мелькнула внезапная мысль, что «полкан» не такая уж старая и бесполезная развалина, а умудренный жизненным опытом интриган, который не только сам врет как дышит, но и за версту чует ложь.

— Юноша, сколько вам лет? — вкрадчиво поинтересовался полковник, автоматически отложив мой патент в сторону. Зря переживал только. Установление моей личности его мало интересовало.

Вопрос, мягко говоря, озадачил. Раньше доводилось слышать, что молодо выгляжу, правда, в основном от женщин. Я ожидал какого угодно подвоха, но только не попытку зачислить меня в когорту безусых юнцов. Конечно, щеки заметно ощетинились русыми колючками, а усталость взяла свое. Пришлось выдержать небольшую паузу, за время которой прикинул, что Богдану с его подселенцем выгоднее сбросить по паре лет. Побудем молодым да ранним, зато, глядишь, мимо сыскного листа, то есть ориентировки на Ральфа, просочимся.

— Двадцать пять, господин полковник! — разве что каблуками не щелкнул.

— И только, а уже лейтенант?! Занятно, занятно, — официальный тон смягчился до тона «доброго дядюшки». Наверное, решил, что перед ним выскочка из богатой и влиятельной семьи. Оказалось, герр Фишер неплохо владеет русинским. Изредка в его дальнейшей речи проскакивали юнилендовские словечки да небольшой акцент давал о себе знать.

Полковник помолчал, шурша бумагами, и снова поднял на меня испытующий взгляд.

— А Всеслав Романов вам кем приходится?

Несмотря на ровную интонацию, подвох чувствовался в каждом слове.

— Простите, господин полковник, вы могли бы уточнить свой вопрос?

— Так называемый Великий князь Всеслав Романов — это имя для вас что-либо значит? — Собеседник мгновенно сменил формулировку, но ощущение ловушки только усилилось.

— Полагаю, с господином Романовым мы однофамильцы…

— Сомнительная честь! Вы ведь не отрицаете, что знаете этого русинского бунтовщика и самозванца?! Вы ведь русин?! — Полковник привстал из-за стола и совсем некультурно ткнул в мою сторону пальцем. Лицо его светилось какой-то радостной злобой, словно он только что раскрыл особо опасного вражеского агента.

— Да, я русин по рождению, как несложно заметить. В Оксбридже, где прошли мои юные годы, я изучал биографии разных достойных людей Империи. На бунтовщиков времени не было! — Ответ прозвучал на чистейшем имперском. Зачетная фига полковнику состроилась сама и без помощи Ральфа. Похоже, я начал неплохо ориентироваться в багаже его знаний.

Но полковник либо умел держать удар, либо не полностью осознал, что именно я сказал. А заявил Богдан Романов ни много ни мало о своей принадлежности к элите в масштабах сверхдержавы, поскольку в императорском университете в Оксбридже обучались избранные юноши богатейших и знатнейших фамилий.

— И кто же готов подтвердить, что в наши края залетела столь важная птица из имперских краев? — язвительно поинтересовался старый пень также на имперском. — Неужели кто-то из русинского сброда?

До разговора я планировал в крайнем случае сослаться на авторитет Фомы Немчинова, как человека, вхожего в дом князей Белояровых, и советника Хранителей Золотой рощи. Но в процессе разговора колониальный чиновник родом из Юниленда раскрыл свое истинное лицо, точнее мозги, загаженные фобиями и пропагандой. Русинские дворяне, как настоящая элита, разделили судьбу своей страны и в Колониях котировались слабо. Поэтому я решил примазаться к имперской знати. Колониальная аристократия волей-неволей признавала свою вторичность по отношению к юнилендовским дворянам, а уж перед выходцами из имперских высших кругов и те и другие заискивали наперегонки.

— Конечно, никто! — праведный гнев мне удался неплохо. — Я нахожусь в ваших краях инкогнито. И всем известен под указанной в патенте фамилией. Но вам, как человеку чести, будет достаточно слова офицера и имперского дворянина?

— Совершенно недостаточно! — Словно нечиненым пером по бумаге проскрипел чинуша мой приговор. — Ваши поступки характеризуют вас как бесчестного проходимца!

Сердце в груди оборвалось. Значит, офицерские жены успели первыми. «Полкан» — пожилой человек и если втемяшил себе, что перед ним подонок и мерзавец, то в пять минут его не переубедишь, что я свой в доску мерзавец и очень полезный подонок. Так оно и вышло. Последующий обвинительный монолог подтвердил мои опасения: господину Романову инкриминировали «ограбление караванов» в промышленных масштабах, сиречь мародерство, деяние, в военное время наказуемое смертью. Дезертирство против ожиданий на меня не повесили, либо статус частного подрядчика Золотой рощи сыграл свою роль, либо полковник не разобрался в ситуации. Гибель офицеров-изменников тоже странным образом осталась за кадром.

Фишер словоблудил вдохновенно, даже самоотверженно, и даже выкрикнул в лицо оскорбления. Мне, герою дня, победителю барона Тотенкопфа, истребителю сотен сквернавцев! Ральф бы наверняка вызвал наглеца на дуэль, наплевав на строжайший запрет и субординацию, я же молча оставил зарубку на память.

В мой усталый, взбодренный эйфорией победы и обескураженный таким поворотом дел разум лучом света проникла догадка, что этот «пуп земли» вымораживал взятку. Конечно! Жены изменников нащебетали про батальонную казну, гамионы и товары. Обоз, растянувшийся по ущелью на полкилометра, трудно не заметить. И то, что Никодим мобилизовал приблудных слуг попутно обмародерить трупы и центральный лагерь по договоренности с волонтерами Драгомирова, от заинтересованных глаз тоже не укрылось. Вот и решил «полкан» половить рыбку в мутной воде. Зацепившись за догадку, попытался оценить, как далеко зайдет жадность военачальника. Обойдемся деньгами или придется сдать драгоценности, товары и, не дай бог, артиллерийские гамионы?

— Хорошо, сколько? — Я понизил тон достаточно для столь деликатного вопроса.

— Да как вы смеете?! — Оппонент мгновенно отреагировал, словно ждал вопроса.

— У каждого есть цена, полковник. — Мне не пришлось разыгрывать цинизм в голосе. Вселенская усталость его вполне подменяла. — Скажите сколько, и закончим этот фарс!