Антон Корнилов - Кость Войны

А Крылатая Башня затряслась сильнее. Казалось: вот-вот и она взовьется в черное небо невероятно громадной птицей. Основание Башни с громким треском разорвалось поперек – будто открылась зубатая пасть. Как древесные корни, зазмеились из разрыва извивающиеся черные щупальца…

И тогда с неба хлынул огненный дождь.

Струи пламени впивались в дно долины, разбивались мириадами искр, плюща доспехи, корежа белые кости мертвецов…

Берт с криком поднял голову. Он еще бился на грязном полу ямы, пытаясь вырваться из мучительных объятий кошмара, но распахнутые его глаза уже видели сырые стены, изъязвленные крохотными норками земляных червей, решетку высоко над головой… Рикера, по-лягушачьи сжавшегося в углу.

Берт замолчал и поднялся, тяжело дыша. Опять этот сон! Опять этот проклятый сон! Один и тот же сон уже много лет подряд!

Но на этот раз все было по-другому. Словно картина, измучившая его, перестала быть статичной. Ворвавшееся в кошмар время стронуло с места мертвые детали…

Что это могло значить? Что могли значить эти изменения?

– Н-ну, друган… – запинаясь, проговорил Рикер, настороженно шаря глазами по лицу Ловца. – Ну ты даешь… Ты, часом, не припадочный? То на людей бросаешься, то орешь во сне, как резаный?..

– Кошмар… – с трудом выговорил Берт. – Кошмар приснился…

Он вытер пот со лба и натужно улыбнулся.

Рикер заметно расслабился. Изуродованное шрамом лицо его, только что смертельно бледное, порозовело.

– Бывает, – сказал он.

– Бывает, – согласился Берт. – Громко я орал?

– Да порядком…

– Все казармы, наверное, перебудил…

– Вот уж чего нет, того нет. Ты что – не слышишь?

Берт помотал головой, вытряхивая из головы мутные остатки кошмарного сна.

– Слышу… – удивленно проговорил он.

Над их головами перекликались сотни голосов: резкие командные окрики мешались с нестройным блеяньем насильно вооруженных в солдаты горожан. Бряцало оружие. Где-то рядом с тяжким грохотом катили на деревянных колесах катапульту.

– Выдвигаемся, – сообщил Рикер. – Давно уже всполошились все.

– Сейчас? Ночью?

– А не поймешь теперь, – помрачнев, сказал бродяга, – когда день, а когда ночь. Братва в казарме шептаться уж начала: дескать, может, и не сказки все это про человека-то в шлеме. Дескать, может, и правда отыскал кто-то ту самую Кость Войны… Ну я с Гасом быстренько болтовню пресек. И без того хреново, а тут еще и демонов поминают…

Берт постарался пропустить речь Рикера мимо ушей.

– Выдвигаемся, – повторил он. – А куда? С кем нас гонят воевать?

– Пока ты кемарил, – с готовностью начал бродяга, – на плацу суетня началась. И только загромыхали затворы казарм, только стража начала орать, как вдруг все стихло. Я прижух, слушаю. Трубы загудели, как всегда, когда правительственные указы читают. Ну и на самом деле. Загундосил какой-то тип от имени нашей герцогини, чтоб ей на том свете черти язык раскаленными клещами выдрали… Гундосит: «Горожане славного Руима! Я, ваша герцогиня, вынуждена объявить вам печальную новость. Испокон веков наш свободный город…» И так далее. А смысл-то в том, что нас против самого государя Императора воевать бросят. Понял, друган? Ни больше ни меньше!

Берт опешил.

– Как это? – не поверил он.

– А вот так. Я всегда считал, что герцогиня наша малость по башке стукнутая. А теперь и вовсе у нее мозги от вина, да дурманного порошка, да от танцев с утра до ночи, да от мужиков – в бараний рог скрутило. Ну а нам-то что? Нам даже лучше. Императорская гвардия как шарахнет в лоб всю эту шваль, которую в казармах мариновали, так от нее только мокрое место и останется. Но я битвы дожидаться не буду. И тебе не советую. Улучу момент, и деру. А?

И Рикер довольно расхохотался. Наверняка он слишком многое повидал в своей жизни, чтобы изумляться опасным прихотям знати. Спасти свою шкуру – вот что было для него главнее всего.

Так подумал Берт.

Решетка наверху с лязгом отодвинулась. На дно ямы спустилась узловатая, как драконий хвост, веревочная лестница.

– Эй, вы! – гулко грянуло с земной поверхности. – Живо вылезайте. Герцогиня прощает вас. И то – лучше в честном бою погибнуть, чем гнить в червивой яме. Живо!

Рикер не заставил себя долго упрашивать. Он прыгнул на лестницу и оттуда весело подмигнул Берту.

Генерал Альбаг покачивался в седле, покусывая дымящуюся трубочку вишневого дерева. Не оборачиваясь, спиной он привычно ощущал мерный гул двигавшегося за ним войска, гул, от которого трепетала земля. Глухо и мощно токали копыта боевых лошадей, бряцала сбруя, позвякивали окованные медью ножны, ударяясь о ратные наколенники. Генерал сдвинул шлем на затылок; попыхивая трубкой, то и дело потягивал себя за вислые седые усы. И улыбался. До Руима осталось совсем немного, и гнетущая жара спала, сменившись сырой прохладой, и небо затянуло тучами, будто здесь, вблизи мятежного города, в середине лета наступила осень.

Заросшая буйной травой равнина безмолвствовала. Не было слышно даже стрекотания насекомых. Кони тяжеловооруженных ратников на ходу хрупали сочной зеленью степных кустарников, приходящихся им выше морды.

Со стороны океана потянуло соленым хлестким ветром.

«Должно, к дождю, – подумал Альбаг. – Вот и букашек не слыхать…»

Впереди росла, выплывая из дымки, горная гряда. К вечеру генерал и его воины должны добраться туда. А за горами – уже и Руим.

Альбаг усмехнулся, вспоминая тот день, когда Императору доставили письмо от руимской герцогини. Ух, и закипел тогда императорский дворец! Первым делом укоротили сверху гонца, принесшего опечатанный сургучом свиток. Это уж само собой… Потом досталось придворному шуту, ненароком вякнувшему какую-то глупую шутку по поводу известных дней, когда у женщин безо всякого на то повода меняется настроение. Весельчака-уродца растянули прямо в тронном зале и засекли кожаным ремнем до бесчувствия. А потом Император призвал торгового советника, прибывшего из Руима месяц назад на рождение внучки. Толстяк советник, представ пред очи государя хмельным прямо из-за праздничного стола, потел, бормотал несвязицу и все норовил рухнуть на колени. Ему не давали – держали под руки, и лично государь хлестал его по лоснящимся щекам латной перчаткой. Наконец советник, оклемавшись от страха и боли, умудрился пролепетать, что за все время службы при герцогине никаких ростков грядущего заговора не заметил.

Тут уж Император рассвирепел. «Зачем тебе уши, если ты ничего не слышишь?!» – закричал он и сделал знак палачу, отиравшему кожаный ремень. «Зачем тебе глаза, если ты ничего не видишь?» – крикнул государь, когда палач, дважды взмахнув тесаком, швырнул на пол два кусочка окровавленной плоти. Палач понятливо кивнул и, сунув тесак за широкий пояс, взял длинный кинжал с тонким клинком…