Алан Троуп - Драконья луна

Мне очень хочется, чтобы время прошло поскорее.

– Папa! Проснись!

Маленькие ручонки трясут меня за плечи.

– Папа! – не отстает Генри, – сегодня? Сегодня ведь мой день рождения, правда? Теперь мне четыре года? – Он опять трясет меня.

Со стоном позволяю голосу Генри разбудить себя, покидаю уютное убежище сна. Чуть-чуть приоткрыв глаза, как будто веки могут удержать ускользающий сон, я поворачиваюсь к сыну.

– Да, – бормочу сквозь сон, – да, тебе уже четыре года.

Генри упирается локтями в спинку кровати и, приложив ладошки к щекам, внимательно смотрит на меня.

– Значит, сегодня на материк, да? Ты обещал!

Конечно, я обещал, и не однажды, но иногда я сожалею о своем обещании. Кивнув, прикидываю, сколько сейчас может быть времени, затем окончательно открываю глаза и щурюсь от лучей, проникающих в комнату сквозь щели в ставнях. Узкие полосы света прорезают оставшийся с ночи полумрак. В углах комнаты все еще прячутся тени.

Итак, четвертый день рождения Генри. Как мчится время! Потом, как всякий раз в день рождения сына, я вспоминаю о смерти Элизабет, все переживаю заново. Как это несправедливо, что первый день жизни моего ребенка навсегда совпал с последним днем моей жены, что в мою радость всегда будет подмешана печаль. Закрываю глаза.

– Папа! – протестует Генри.

– Ладно, ладно… – Потягиваюсь, сажусь в постели, тянусь к наручным часам. Десять минут седьмого! Я тяжело вздыхаю. Обычно Генри спит, пока я не разбужу его. А уж если и просыпается сам, то не раньше восьми. Но сегодня трудно упрекать мальчика за его волнение. Он ведь никогда не был на большой земле и многие месяцы с нетерпением ожидает этого увлекательного приключения.

Генри появляется на причале через несколько минут после того, как два мотора «Ямаха» по двести лошадиных сил каждый, украшающие наш катер «Грейди Уайт» длиною в двадцать семь футов, наминают многообещающе кашлять. Почувствовав присутствие сына, я улыбаюсь. Где бы ни был Генри и чем бы ни занимался, услышав звук заводящегося мотора, он мгновенно оказывается рядом.

– Папа… – Он вопросительно смотрит на меня.

В ответ я чуть приподнимаю брови.

– Мы едем прямо сейчас? – взволнованно спрашивает мальчик.

– А ты хотел бы?

Генри кивает.

– Ты уверен, что сумеешь вести себя как полагается?

Мальчик хмурит брови, крепко сжимает губы, как будто готовится выполнить ответственное поручение. Я его понимаю. Ведь все, что ему известно о жизни на материке, он почерпнул из моих рассказов и телепередач. Единственное человеческое существо, которое он видел, кроме меня, – это Артуро Гомес, мой деловой партнер.

– О чем всегда надо помнить? – экзаменую я сына.

– Что люди на большой земле – не такие, как мы. Они не понимают язык мыслей, они не могут делать то, что можем мы, и поэтому они иногда пугаются нас и… могут попытаться причинить нам зло, поэтому на большой земле нам нельзя вести себя так, как мы привыкли дома…

– А именно?

– Нельзя менять обличье. – Он отрицательно мотает головой. – И есть никого нельзя.

Я не могу удержаться от улыбки, отрываюсь от моторов и беру Генри на руки, прижав его к себе. Он пытается высвободиться из моих объятий:

– Значит, едем?

– Ведь сегодня день твоего рождения, правда?

Он радостно кивает.

– А сколько тебе исполнилось лет?

Генри со счастливой улыбкой показывает мне четыре пальца. Один из моторов сбивается с ритма, потом возвращается к своему обычному ровному гулу. Я поворачиваюсь к катеру. На секунду у меня возникает искушение заглушить моторы и еще раз проверить все системы. Но я знаю, что в этом нет необходимости. Это только задержит нас. Мальчик и так слишком долго ждал: мы завтракали, ходили на могилу Элизабет, а потом я переделал все дела но дому, а он убрал свою комнату.

Пока Генри был маленьким, я мог говорить себе, что привязан к острову из-за сына. Но теперь, когда мальчик подрос и ничто уже не мешает нам отправиться в путь, оказывается, что мне вовсе не хочется покидать свой остров и снова попасть в общество людей.

– Папа! – напоминает о себе Генри.

Я киваю сыну:

– Да-да, нам пора, но помни, Генри: ты должен быть очень осторожен!

– Я знаю, папа, – отвечает он. – Ты уже говорил.

Генри смеется и повизгивает всякий раз, как нас подбрасывает вверх очередная волна.

– Скорей, папа, скорей! – кричит он.

Я смеюсь вместе с ним, почувствовав наконец вкус к свободе. Следующая волна разбивается о нос лодки, обдав нас фонтанчиком соленой воды. Генри хохочет и кричит:

– Еще!

Я облизываю воду с губ, пробую ее на вкус и прибавляю ходу. «Грейди» бросается вперед, скачет с волны на волну, то взмывает вверх, то ныряет.

– Посмотри-ка назад, – предлагаю я Генри.

Мы оба оглядываемся и вместе любуемся белым пенным хвостом, который тянется за нашим катером, и маленьким, поросшим деревьями островом, оставшимся позади.

– Это наш дом, Генри, – говорю я.

– Отсюда он кажется таким маленьким!

Мальчик указывает на другие небольшие, покрытые зеленью островки. Своенравный риф, до которого от нас рукой подать, кажется частью Кровавого рифа. Солдатский риф – севернее Своенравного, а южнее – Лоскутный, Бока Чита и Песчаный.

– На тех островах живут такие же люди, как мы? – спрашивает мальчик.

– Нет. Мы – единственные из наших в округе.

Отвернувшись, я думаю о семье Элизабет.

– Но у тебя есть родственники. Они тоже живут на острове. Только на другом. Он гораздо больше, чем эти, и намного южнее.

Генри кивает. Он уже слышал от меня об этом. Я указываю вперед, на едва заметные пятнышки на горизонте, которые скоро вырастут в огромные башни жилых домов, офисов, отелей, которыми кишмя кишит Кокосовая роща.

– Смотри, Генри, вон там – Майами.

Мы приближаемся к берегу, Генри смотрит во все глаза. Сначала мы видим здания, потом – пристани с сотнями катеров и лодок.

– Папа, – восклицает Генри, – их так много!

– Да, – киваю я, – и поэтому ты должен всегда помнить, о чем мы с тобой договорились.

Проведя «Грейди» мимо Главного канала, к Обеденной пристани, сворачиваю в канал к северу от нее. Я указываю Генри на кремово-зеленое здание, возвышающееся за причалами:

– Мы едем вон туда.

Генри молча кивает.

– Пока ты ведешь себя так, как я учил тебя, тебе нечего бояться, сынок. Просто помни, что я тебе говорил.

Он опять кивает. Притянув Генри к себе, обнимаю и говорю:

– Они всего лишь люди, Генри. Я никому не позволю обидеть тебя.

Генри рассматривает все вокруг, крутит головой по сторонам, раскрыв рот. Мы причаливаем к пристани Монти. «Ямахи» урчат. Мой сын молчит, пока я маневрирую, ставлю «Грейди» на стоянку, выключаю зажигание, швартуюсь.